Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впереди меня остановился белый пикап с номерами штата Невада, припарковавшись на велосипедной дорожке. Проезжая мимо припаркованного автомобиля, я увидел, что водитель держит в руках свой мобильный телефон, как будто фотографирует меня. Это был крупный мужчина с бородой, каштановыми волосами под бейсболкой, в солнцезащитных очках, загорелый, и от него исходило безошибочно жуткое ощущение. Я не мог не заметить, что на заднем стекле у него висит винтовка. Этот танец, когда он ехал за мной, останавливался и парковался, чтобы пропустить меня, а потом снова останавливался, повторился несколько раз, пока я не перешел улицу и не поехал в сторону встречного движения, а он не уехал.
Когда я добрался до яхт-клуба, я рассказал эту историю своему другу. "Это было очень странно", - сказал я. "Он просто преследовал меня".
"Дурак ты, - сказал мой друг. "Ты можешь исчезнуть. Все, что ему нужно сделать, это убедиться, что это ты, схватить тебя, бросить твой велосипед в дюны, выбросить твой мобильный телефон в воду, а потом, когда когда-нибудь найдут твое тело, люди скажут, что ты покончил с собой, потому что не все получалось в исследовании XMRV. Помоги мне, Господи, если ты еще раз сядешь на этот велосипед, я лично убью тебя. Я отвезу тебя домой. И с этого момента никогда не оставайся в одиночестве там, где тебя могут найти такие люди".
Она была непреклонна, и я подчинился, понимая, что одно из моих слепых пятен - неумение видеть, когда люди желают мне зла. Меня часто называли "лабораторной крысой" - так называют ученых, которые предпочитают проводить время на рабочем месте, занимаясь экспериментами, а не с глазу на глаз с политиками и спонсорами или томить аспирантов по поводу работы, которую старший ученый поставит себе в заслугу. Я предпочитал работать в лаборатории, плечом к плечу с Фрэнком, научными сотрудниками и студентами, направляя их и бросая им вызов, а они делали то же самое, следя за тем, чтобы объяснения, которые я давал, и выводы, которые мы делали, были обоснованными.
Именно здесь я провел большую часть своей профессиональной жизни с Фрэнком, оспаривая господствующую догму, когда объектив микроскопа говорит о другом.
Однако мне предстояло получить образование в области темных искусств человечества, в области страха и лжи. Я не в полной мере оценил силу тех, кто владеет этими навыками. Я не уверен, что нашел свой путь обратно к свету.
Я думаю, что все мы находимся под этим заклинанием, чем думаем.
Как совершить идеальное преступление в науке?
Мы с самого начала оказываемся в затруднительном положении, потому что этот вопрос мы никогда не задаем. Более тридцати лет Фрэнк учил меня и многих других точно записывать свои данные, сравнивать их с данными коллег по всему миру, отбрасывать отклонения и приходить к консенсусу. Мы понимаем, что возможны отклонения, но, если основная масса доказательств идет в определенном направлении, мы уверены, что лучше понимаем биологические процессы человека.
Если бы только это происходило в реальном мире.
В реальном мире существуют корпорации, будь то фармацевтические, сельскохозяйственные, нефтяные или химические компании, которые вкладывают миллиарды долларов в работу ученых. Если у человека есть миллиарды долларов, он может использовать темные искусства убеждения, нанимая фирмы по связям с общественностью для рекламы своей продукции, сея семена сомнения в тех, кто ставит ее под сомнение, покупая рекламу в новостных сетях, чтобы они не публиковали негативные материалы, если у них нет другого выбора, и делая пожертвования политикам любой идеологии. Затем, когда эти политики будут избраны, они смогут писать законы в интересах своих щедрых спонсоров. Как красноречиво сказал в XVII веке один из видных членов двора королевы Елизаветы, "если это процветает, никто не смеет называть это изменой".
Против этого финансово-корпоративного джаггернаута выступает наивный и любознательный ученый. Нас не учат быть яростными. Мы не проходим курсы мужества. Нас призывают верить исходным данным, если используются все средства экспериментального контроля, и сообщать ВСЕ данные, даже если они нам непонятны.
Я часто думал, что нам, представителям науки, не мешало бы последовать примеру юристов. В разговорах с адвокатами я вижу, что они наслаждаются интеллектуальной битвой. Они встают на защиту самого ненавистного человека в обществе, потому что считают, что этот человек действительно невиновен или что для вынесения приговора необходимо соблюсти определенный процесс. Фрэнк привил мне любовь к такой интеллектуальной борьбе. По мнению Фрэнка, если вы следовали научному методу, вы обязаны были яростно защищать эти данные. А с Фрэнком ты проверял, перепроверял и трижды перепроверял свои данные, прежде чем он разрешал тебе их показать.
Однажды коллега сказал нам: "Самые важные данные в научной статье - это те данные, которые вы не показываете". Это высказывание привело Фрэнка в ярость. Он часто говорил: "Лучшие статьи оставляют у читателей больше вопросов, чем дают ответов". В нашей статье, опубликованной в журнале Science 8 октября 2009 г., мы привели все данные, даже те, которые нам были непонятны в то время. И хотя эта статья завершила мою карьеру, она и по сей день говорит правду.
Представителей юридической профессии учат быть свирепыми. Я благодарен Фрэнку за то, что он научил меня быть таким же свирепым, как и любой другой юрист.
Лучшими учеными в истории были те, кто подобным образом шел против традиционного мышления. Вспомните Галилея, утверждавшего, что Солнце не вращается вокруг Земли, или Дарвина, оспаривавшего библейскую идею о том, что все творение, растения и животные, суша и море, было создано за шесть дней, а на седьмой Бог отдыхал.
Однажды, когда я ныл по поводу негативных публикаций, якобы опровергающих связь XMRV с ME/CFS, Фрэнк привел меня в свой кабинет и указал на картотеку в углу. Он открыл ящики с опубликованными работами, в которых говорилось, что он ошибался в том, что Т-клеточный фактор роста (интерлейкин-2), или HTLV-1, вызывает Т-клеточную лейкемию взрослых.