— А КПД у моего меча больше, чем у вас всех, вместе взятых, — пробурчал Монах себе под нос.

Тропинка стала расширяться, наверху между деревьями появился просвет. Далеко впереди тихо шумела магистраль, а может, город. Гроза проползла где-то в стороне. Я первый раз посмотрел на здешнее небо. Утренняя бледность давно сошла с него, оно сияло на солнце в полный цвет. Этот цвет показался мне странным. Если не глядеть прямо в небо, то ничего бы и не было заметно. Но однажды увидев это, уже не забудешь, не вытолкнешь из себя небосвод пыльного цвета с яркой салатной прозеленью.

Я шел с задранной кверху головой и думал о том, что такое эта другая сторона войны, на которую мы попали через пуповину колодца. Внешне она почти ничем не отличалась от нашей реальности. Биология с географией здесь те же самые. Те же деревни и города стоят на том же месте и называются так же. Те же люди. Только проблемы у них на первом плане немного другие. А может, те же самые, только острее, больнее, обнаженнее. Война — в своем древнем облике — все обнажает. Это я знаю. Не по себе, конечно, но в моей семье война — родовое предание. Мои предки участвовали в слишком большом числе военных походов, чтобы во мне не отложилось знание о Войне. Еще война искажает. Многое неуловимо меняется, настолько неуловимо, что, не приглядываясь, не заметишь разницы. Как с небом. И с солнцем хлестко-стального цвета Под таким небом и солнцем и все остальное теряло обычные оттенки, утрачивало реальность. Казалось навязчивой фальшью. На зелень леса накладывались бледно-лиловые тона И это тоже отмечалось сознанием с большой задержкой, уже после главного — того, что над головой, в вышине, будто в его новом свете. Стволы сосен и елей по цвету приближались к электрическим. Березовые — желтели старым пергаментом. Цветы в траве казались пластмассовыми, выгоревшими от старости. Я тронул за руку Ярослава Премудрого.

— Почему оно все такое? — И показал глазами.

Он ответил сразу, моментально поняв и ни секунды не размышляя:

— От горя. Оно поседело от горя.

Больше я не спрашивал. И в поседевший от горя мир не всматривался. Может быть, ему это неприятно. Может быть, ему самому неловко от своей безобразности. Может быть, ему стыдно за то, с какими еще безобразиями мы в нем столкнемся…

И тут мы попали в засаду. Палить начали сразу с двух сторон. Я и понять ничего не успел, меня толкнули в кусты, и уже там я приходил в себя, выставив вперед автомат. Проку от него сейчас не было — куда стрелять, если никого не видно? Даже свои куда-то подевались, рассредоточились. Но одного атакующего я все-таки увидел. Он сидел на дереве в нескольких метрах от меня — маленький, просто доходяга какой-то, в черной трикотажной маске на голове. И этот заморыш преспокойно выцеливал кого-то из пневматического пистолета. Я выстрелил в него. Зажмурился, правда, сначала, плохо соображая, что делаю, все равно тут не промахнешься. Открыл глаза, когда он уже свалился с дерева Ошалев, я не сразу заметил, что с других деревьев, дальше от меня, тоже сыпятся, как горох, налетчики. Наши уже разобрались, что к чему. Но все-таки странно, что чужаки так легко давали себя убивать. Очень глупая засада получилась — у нас было больше свободы маневра.

Стрельба прекратилась резко, как будто меня по ушам ударили и оглушили. Я на всякий случай еще немного посидел в кустах, пока меня оттуда не вынули. Сначала я услышал голос командира, ему кто-то отвечал: «Где-то здесь, в заросли улетел, я его туда отправил от греха». Потом кусты раздвинулись, и на меня глянула озабоченная физиономия Ярослава.

— Живой?

Я закивал и засопел.

— Я… у… и…

— Ну, ну, — Ярослав вытащил меня и начал отряхивать, — ничего, живой, и слава Богу.

Подошел Святополк. Остальные разбрелись по лесу, налетчиков гоняли, что ли? Только тихо было, никто не стрелял.

— Я… у… — опять начал я, и опять не получилось.

— Может, дать ему хлебнуть глоток? — предложил Ярослав и похлопал по карману на штанине, где лежала фляжка с чем-то вроде вчерашнего коньяка.

Святополк взял меня за плечи и несколько раз тряханул.

— Что — ты?

— Я… убил, — наконец выговорил я и махнул рукой туда, где лежал под деревом мой снятый. Кажется, меня колотило. Убивать страшно. Я и представить раньше не мог, до какой степени это жутко. Наверное, хуже, чем самому умирать. Внутри меня образовалась холодная пустота, а в пустоте поселилось отчаяние. Ярослав сходил, проверил.

— Точно, убил, — крикнул он, и вдруг раздался его изумленный свист. — Ничего себе! Командир, можно тебя?

Святополк отдал меня на поруки подошедшему Папаше и ломанулся через кусты. А у Папаши лицо тоже было… не на месте. Глаза съезжали на сторону, и руки дрожали, когда он свою фляжку доставал.

— Что там, Михалыч? — изнывал я, теряясь в собственных безнадежных ощущениях.

— Да ерунда какая-то, — пробормотал Папаша и сделал затяжной глоток, — Ерунда, не бывает такого…

Я рванулся, он не успел меня остановить. Продрался сквозь кусты и встал как вкопанный. Святополк и Ярослав посмотрели на меня мрачно.

Под деревом лежал мальчишка, младше меня, лет тринадцати, наверное. В широких штанах и черной ветровке до колен. Маску с него сняли, глаза смотрели в небо.

Стали подходить другие. Столпились вокруг командира, молчали, кто-то в затылке тер.

— Что? — жестко спросил Святополк.

— Все мертвые, — виновато ответили ему. — Лети. Подростки. Маски зачем-то напялили.

— Снайперы, так вашу, — выругался командир. — Сколько?

— Одиннадцать, двое удрали.

— У меня живой, паршивец, — крикнул от тропинки Паша Маленький, и все повернулись туда.

Святополк наклонился к мертвому мальчишке, закрыть глаза. Вдруг позвал:

— Руслан, посмотри.

Горец сел на корточки возле тела.

— Зрачки расширены. — Он закатал мальчишке рукава. — Не кололся. А какой дурью он накачался, я тебе не скажу, командир, не знаю.

— Да они все обкуренные были, — разозлился Варяг. — Лупили как на сафари, и все мимо.

— Значит, так, — сказал Святополк. — Рыть могилу. Общую. Если есть какие документы… хотя какие там документы… в общем, понятно. — Он махнул рукой.

Трое достали шанцевый инструмент и стали копать.

А Паша на тропинке осматривал свой живой трофей. Этот казался постарше моего, но все равно малявка. Одет в серое хаки, маска рядом валяется. Он был без сознания.

— С дерева падал — прибило, — объяснил Паша. — А так целый, ни царапинки. Это его. — На землю лег крупнокалиберный револьвер.

Мальчишка внезапно открыл глаза и внимательно оглядел незнакомых людей вокруг.

Обстановка ему явно не понравилась, и он дернулся, пытаясь удрать.

— Спокойно, малец. — Паша крепко держал его.