— Что ж, можно и так, — согласился он. — Начну завтра в обед.

— Снимай их как погибших солдат, — сказал я. — Не трогай, и не надо, чтобы позировали. Как упали, так и снимай.

На следующий день весь обеденный перерыв мой друг фотографировал рождественские елки. Он тогда работал в «Мейсиз», оттуда и начал, потом поднялся на Ноб-Хилл, свернул в Чайнатаун, и там тоже снимал рождественские елки.

1, 2, 3, 4, 5, 9, 11, 14, 21, 28, 37, 52, 66.

Я позвонил ему вечером:

— Как идут дела?

— Прекрасно, — ответил он.

На следующий день в обеденный перерыв он наснимал еще больше рождественских елок.

72, 85, 117, 128, 137.

В этот вечер я позвонил ему опять:

— Как идут дела?

— Лучше некуда, — ответил он. — Уже почти сто пятьдесят.

— Продолжай в том же духе. Сам я был занят: искал машину, чтобы в субботу

и воскресенье поездить и еще поснимать рождественские елки.

Я считал, мы должны сделать хорошую выборку того, что может предложить Сан-Франциско в смысле брошенных рождественских елок.

Человек, на следующий день возивший нас, пожелал остаться неизвестным. Он боится потерять место или столкнуться с финансовым и социальным давлением, если вдруг выяснится, что в тот день он работал вместе с нами.

В то утро, фотографируя брошенные рождественские елки, мы объездили весь Сан-Франциско. Свой проект мы претворяли в жизнь, как троица революционеров.

142, 159, 168, 175, 183.

Проезжая по улицам, мы замечали рождественскую елку — то перед симпатичным домом на Пасифик-Хайтс, то у итальянской бакалеи на Норт-Бич. Мы резко останавливались, выскакивали из машины, мчались к елке и быстро фотографировали ее под разными углами.

Простые люди Сан-Франциско, наверное, думали, что мы не в своем уме, психи. Мы были классической помехой дорожному движению.

199, 215, 227, 233, 245.

На Потреро-Хилл мы встретили поэта Лоуренса Ферлингетти — он выгуливал там собаку. Ферлингетти заметил нас в ту минуту, когда, выскочив из машины, мы спешно фотографировали упавшую на тротуар рождественскую елку.

277, 278, 279, 280, 281.

Проходя мимо, он спросил:

— Снимаете рождественские елки?

— Примерно, — ответили мы и параноически подумали: «Откуда он знает?» Мы надеялись сохранить все это в строжайшем секрете. Мы не сомневались, что делаем хорошее дело, но пока оно не закончено, нужна хорошая доза осторожности.

И вот день прошел, и число снимков рождественских елок переползло за отметку 300.

— Может, хватит? — спросил Боб.

— Еще немного, — сказал я.

317, 332, 345, 356, 370.

— А теперь? — спросил Боб.

Мы опять проехали через весь Сан-Франциско, остановились на Телеграф-Хилл и теперь спускались но сломанной лестнице к пустырю за проволочным забором, куда кто-то выкинул рождественскую елку. В ней была жертвенность святого Себастьяна — стрелы и все такое.

— Еще немного, — сказал я.

386, 387, 388, 389, 390.

— Теперь уж точно хватит, — сказал Боб.

— Пожалуй, — согласился я.

Мы были счастливы. Стояла первая неделя 1964 года. Странное время Америки.

Дожидаясь сегодня на платформе Синдзюку поезда линии Яманотэ, я думал о Тихом океане.

Не знаю почему, но я думал о том, как Тихий океан всасывает и пожирает самого себя, океан съедает себя, становится все меньше и меньше, он уже почти как Род-Айленд, но съедается дальше, становится меньше и меньше, неутолимый аппетит, меньше и меньше, тяжелее и тяжелее, вся тяжесть Тихого океана во все меньшем и меньшем объеме, и вот Тихий океан собран в капле весом триллионы тонн. Тут пришел поезд и, должен вам сказать, — вовремя.

Я оставил Тихий океан на платформе под конфетной оберткой.

Она нежо расправляет его волосы рукой. Она нежно гладит его лицо рукой. История с привидением. Началась в 1930-е годы в Западном Техасе, ночью, среди холмов, в большом доме, полном спящих людей, а закончится в 1970-х на пикнике, где соберутся люди уже немолодые.

Она стоит у его кровати. Ему пятнадцать лет, и он почти спит. Она открывает дверь и заходит в комнату. Открывает дверь совсем беззвучно. Подходит неслышно. Половицы не скрипят. Он почти спит и потому не боится. Она — старая женщина в аккуратной ночной сорочке. Останавливается рядом. Волосы падают до пояса. Седые с бледно-русыми прядями, словно их когда-то опалил огонь. Это все, что осталось от золотистой блондинки 1890-х годов… возможно, первой красавицы Западного Техаса, окруженной кучей поклонников.

Он смотрит на нее.

Он знает, что она привидение, но уже засыпает и потому не боится. В тот день он забросал на чердак двенадцать часов сена. Мускулы ноют от прекрасной усталости и превратились в абстракцию.

Она нежно касается его волос рукой. У нее мягкая рука и совсем не страшная.

Потом она нежно гладит его лицо рукой. Не теплая рука, но и не холодная. Ее рука хранит себя между жизнью и смертью.

Она улыбается ему. Он так устал, что почти улыбается в ответ. Она выходит из комнаты, и он засыпает. Сны его вполне приятны. Ему снится плавучий мост к маме, которая будит его утром, с шумом и громким криком отворяя дверь спальни:

— Подъем! Завтрак на столе!

За кухонным столом он сидит тихо. Братья и сестры вовсю болтают, а отец не говорит ни слова, лишь аккуратно допивает чашку стоического кофе. Отец не говорит за едой, даже за обедом, даже в компании. Все уже привыкли.

Думая о привидении, мальчик доедает толстые ломти бекона, яичницу на сале и кусочки перца халапеньо. Он любит халапеньо — чем острее, тем лучше.

Никому за столом он не рассказывает о привидении. Вдруг они решат, что он сошел с ума, и так проходят годы, он растет в этом доме с двумя сестрами, двумя братьями, матерью, отцом и привидением.

Она приходит пять-шесть раз в году. Без всякого расписания. Она не приходит в мае, в сентябре или третьего июля. Она приходит когда захочет, но получается пять-шесть раз в год. Она никогда его не пугает, кажется, она его даже любит, но почему-то им нечего друг другу сказать.

В те времена жизнь в Техасе тяжела, и в конце концов семья вырастает, вываливается из этого дома, и тот становится еще одним старым брошенным западнотехасским домом.

Сестра перебирается в Хьюстон, брат — в Оклахома-Сити, другая сестра выходит замуж за механика, и муж ее открывает в Лас-Вегасе, Нью-Мексико, заправочную станцию.