В арбузном сахаре все свершилось и вершится вновь, значит моя жизнь — в арбузном сахаре. Я расскажу тебе о ней, потому что я здесь, а ты далеко.

Где бы ты ни был, мы сделаем все, что можем. Слишком далеко, чтобы путешествовать, и не на чем путешествовать, кроме арбузного сахара. Он нам поможет.

Я живу в хижине около Смертидеи. Я смотрю на Смертидею в окно. Она прекрасна. Я закрываю глаза и касаюсь ее. Сейчас она прохладная и поворачивается, как игрушка в руке ребенка. Я не знаю, на что похожа эта игрушка.

В Смертидее очень тонкое равновесие. Нам подходит.

Хижина небольшая, но приятная и удобная, как моя жизнь; она сделана из сосны, арбузного сахара и камней, как почти все вокруг.

Мы заботливо слепили из арбузного сахара наши жизни и отправили их в глубину снов по длинным дорогам мимо камней и сосен.

У меня есть кровать, стул, стол и большой шкаф, где я держу свои вещи. У меня есть фонарь, в котором я жгу по вечерам форельноарбузное масло.

Есть еще кое-что. Я расскажу тебе позже. У меня спокойная жизнь.

Я опять смотрю в окно. Сквозь длинный край облака светит солнце. Сегодня четверг, и солнце золотое.

Я вижу сосновый лес и реки, что текут сквозь сосновый лес. Вода в реках холодная и чистая, там водится форель.

Есть реки шириной всего в несколько дюймов.

Я знаю реку шириной в полдюйма. Знаю, потому что измерил ее и просидел рядом целый день. После полудня начался дождь. Мы всё здесь зовем реками. Такие мы люди.

Я вижу арбузное поле и реки, что текут сквозь арбузное поле. В сосновом лесу и на арбузном поле много мостов. Перед моей хижиной тоже есть мост.

Одни мосты сделаны из дерева, старого и покрытого серебряными крапинками, как дождь; другие из камней, собранных очень далеко, поэтому мосты построены по правилам этого далека; третьи — из арбузного сахара. Эти мне нравятся больше всех.

Из арбузного сахара мы делаем множество вещей — я расскажу тебе о них, — включая эту книгу, которая пишется около Смертидеи.

Все придет, путешествуя в арбузном сахаре.

Сегодня утром раздался стук в дверь. Я знал, кто это, — по стуку и по тому, как оно шло по мосту.

Оно наступает на единственную скрипучую доску. Всегда наступает. Я никогда не понимал, как такое может быть. Перед тем, как раздался стук в дверь, я как раз решал в уме грандиозную задачу: почему оно никогда не пройдет мимо этой скрипучей доски, почему никогда не ее перешагнет.

Я не отозвался на стук, мне не было до него дела. Я не хотел никого видеть. Я знал, для чего все это, но мне было безразлично.

Наконец, оно перестало стучать и пошло по мосту обратно — разумеется, опять наступив на ту самую доску: длинную доску с кривыми гвоздями, прибитую много лет назад, так что теперь не исправить; потом оно ушло совсем, и доска замолчала.

Я могу ходить по мосту сто раз и никогда не встать на эту доску, но Маргарет ступает на нее всегда.

Тебе, наверное, интересно, кто я такой, но я из тех людей, у которых нет обычного имени. Мое имя зависит от тебя. Зови меня тем, о чем ты сейчас думаешь.

Если ты вспоминаешь о том, что произошло очень давно: кто-то задал тебе вопрос, а ты не знал ответа.

Это мое имя.

Может быть, шел сильный дождь.

Это мое имя.

Или кто-то попросил тебя что-то сделать. Ты сделал. Тогда оно сказало, что ты сделал все неправильно — «Прости, ошибся», — и тебе пришлось делать что-то другое.

Это мое имя.

Может быть, это игра, в которую ты играл ребенком, или мысли, что медленно проплывали в твоем мозгу, когда ты был стар и сидел у окна в кресле.

Это мое имя.

Или ты гулял. А вокруг росло много цветов.

Это мое имя.

Может, ты смотрел, как течет вода в реке. С кем-то, кто тебя любил. Вы почти касались друг друга. Ты почувствовал прикосновение еще до того, как оно произошло. И оно произошло.

Это мое имя.

Или кто-то звал тебя из далекого далека. Голос звучал эхом.

Это мое имя.

Может, ты лежал в постели, уже почти засыпая, и вдруг засмеялся чему-то, какой-то своей собственной шутке — так хорошо заканчивать день.

Это мое имя.

Или ты ел что-то вкусное и на секунду забыл что, но продолжал жевать, потому что знал, как это вкусно.

Это мое имя.

Может, была полночь, и огонь гудел в очаге, словно колокол.

Это мое имя.

Или тебе было плохо, когда она тебе все это рассказала. Неужели она не могла поговорить с кем-то другим — с тем, кто лучше понимает в таких делах.

Это мое имя.

Может, форель заплыла в пруд, но река оказалась всего восемь дюймов шириной, над Смертидеей сияет луна, а арбузное поле вытянулось так, что стало казаться, будто из каждого ростка поднимаются луна и темнота.

Это мое имя.

И как бы я хотел, чтобы Маргарет оставила меня в покое.

Когда ушла Маргарет, появился Фред. Мост его не интересовал. Он был ему нужен только для того, чтобы добраться до моей хижины. А что еще можно делать с мостом? Фред прошел по нему к моему жилью, только и всего.

Он просто открыл дверь и вошел.

— Привет, — сказал он. — Как дела?

— Ничего, — сказал я, — работаю потихоньку.

— Я с Арбузных Дел, — сказал Фред. — Пошли со мной завтра утром. Покажу тебе кое-то под прессом для досок.

— Хорошо, — сказал я.

— Договорились, — сказал он. — Увидимся за обедом в Смертидее. Говорят, сегодня готовит Полин. Должно быть вкусно. А то я уже устал от стряпни Эла. Овощи вечно пережарены, а морковка надоела. Если меня еще хоть раз накормят морковкой, я закричу.

— Да, Полин хорошо готовит, — сказал я. В этот момент меня не особенно интересовала еда. Я хотел побыстрее вернуться к работе, но Фред — мой кореш. Мне всегда было хорошо с ним рядом.

Какая-то странная вещица торчала из кармана фредова комбинезона. Мне стало интересно. Я никогда не видел ничего похожего.

— Что это у тебя в кармане, Фред?

— Нашел в лесу, когда шел с Арбузных Дел. Сам не знаю, что это такое. Никогда раньше не видел. А ты что думаешь?