родственники убитых, готовые заплатить охране. И та закрывала глаза на смерть или самоубийство политического заключенного.

С восторженными молодыми людьми на Кавказе было куда хуже, чем, скажем, в Москве или Питере. Там, говорят, от студентов отбоя нет. Кружки организовывают сами. Напрашиваются в боевые группы. Даже не имеющие отношения к химии юноши и девушки делают адские машины, часто подрываясь на них же.

Собственно говоря, у Буревестника в группе был только один химик. Бывший студент Володя Баградзе. Он происходил из неплохой семьи. Вот только отец его, державший лавку, разорился. Володя вынужден был бросить учебу и вернуться в семью. Тогда-то его и присмотрел для группы дальний родственник отца Володи. И позвал молодого человека в революцию. А тот согласился. Теперь Володя часто посылал семье деньги с эксов, сам же довольствуясь по-спартански малым.

– Взяли нашего химика, – сообщил утром предыдущего дня Дато. – Я поговорил с соседями его. Какая-то гнида настучала, что у него дома листовки есть. Вот за них и взяли. Но ничего другого не нашли.

Дато был главным соглядатаем в группе Буревестника. Революционер точно знал, что Дато приставлен к нему тифлисскими уголовными старшаками. Для того, чтобы действия революционеров не пересекались с уголовными и не мешали тем. Об этом сообщил ему все на свете знающий благодетель.

Тот объявился спустя две недели после того, как Буревестник перебрался из Севастополя в Тифлис. Конечно же, о переезде благодетелю Буревестник ничего не сообщил. Хотел таким образом избавиться от навязчивой опеки. Но не тут-то было!

– Раз только листовки, отделается дробью или миногами[3], если у каплюжного[4] начальства плохое настроение.

Воровская «музыка» – язык уголовников, на котором разговаривали многие в его группе, правда, сильно перемежая его словечками из местных наречий – накрепко пристала к Буревестнику. Пару раз он даже употребил «музыкальные» обороты при общении с благодетелем. Пришлось потом долго объяснять тому их смысл. Забавная тогда вышла история.

– Пусть кто-нибудь возьмет его сразу после экзекуции и ведет сюда, – распорядился Буревестник. – Парень он молодой, может глупостей наделать. За ним теперь глаз да глаз нужен.

Слишком хорошо помнил революционер, как такие вот восторженные юноши, столкнувшись с позором порки, кончали с собой. А терять единственного химика в группе Буревестник себе позволить просто не мог.

– Пригляжу, – кивнул Дато. – Заберу – и сразу к тебе доставлю.

И тут же вышел из небольшой комнатки, которую занимал Буревестник. Группа квартировала в доходном доме родственника одного из ее бойцов. Буревестник уже запутался во всех этих хитросплетениях, что забыл кого именно. Лишь у него была отдельная комната. Остальные же довольствовались топчанами в большом зале. Но никто не жаловался. Местные давно привыкли к таким условиям жизни. Да и для многих даже крыша над головой была не так давно непозволительной роскошью.

Только Дато ночевал где-то отдельно от всех. Что лишь подтверждало слова благодетеля относительно него.

– Лютуют каплюжники, – веско произнес Краб. Однорукий революционер тоже стал не чужд «музыки». – Значит, хорошо мы тут разворошили их осиное гнездо. Они и не знали, наверное, до нас, как революцию делать.

Тут он был прав полностью. Революционная борьба в патриархальном Тифлисе, как правило, сводилась к обыкновенному бандитизму. Буревестнику же удалось вдохнуть в нее новые силы. Заставить бояться местных жандармов. Однако настоящего рабочего класса, на который привык опираться Буревестник, тут просто не существовало. Другое дело – быстро растущий Баку с его добывающей промышленностью. Или хотя бы Поти – порт, там всегда есть, где развернуться.

Но пока жив гонитель и царский пес князь Амилахвари, Буревестник не покинет Тифлиса. Пусть ему и не удалось сделать тут всего, что он хотел, однако смерть амбициозного жандармского поручика станет идеальной точкой перед Баку или Поти. Слишком уж много крови тот успел попортить тифлисским революционерам. И в деле устранения князя Буревестнику очень нужен был Володя Баградзе. Без его адских машин до князя не добраться никак.

– Пора нам отсюда, – как будто прочел мысли товарища Краб. – Засиделись мы тут. Дальше-то что делать, а, Буревестник?

– Князя прикончим и вместе со всей группой рванем в Баку, – принял решение Буревестник.

Тем более что и благодетель уже несколько раз намекал, что именно в городе нефти ему бы очень хотелось увидеть группу Буревестника.

– Князя этого прикончить надо. Очень надо. За все с ним расквитаться. С собакой жандармской.

Краб поднялся с шаткого венского стула. Всякий раз, когда товарищ на него опускался, Буревестник гадал – развалится стул или выдержит еще раз. Стул пока стоически держался.

– Вот вернет Датуна нашего химика, – на прощание обернулся в дверях Краб, – и пускай тот собирает адскую машину помощнее. Разорвем этого пса на куски.

И он вышел из комнатушки, оставив Буревестника одного.

Тот улегся на прочную кровать, вытянув ноги, и задремал. Правда, проспать ему пришлось недолго.

Володя ворвался в его комнату, как сумасшедший. Прочная деревянная дверь так громко хлопнула о стену, что Буревестник подскочил с кровати. В руках он держал верный веблей. Курок взведен. Ствол направлен точно в лоб юноше.

– Это был весьма опрометчивый поступок, Володя, – с трудом переводя дыхание, произнес Буревестник и опустил оружие. – Нервы, знаете ли, ни к черту. В следующий раз могу и пальнуть.

– Ох, – замер на пороге Володя. Выглядел он весьма озадаченно и крайне комично. – Простите, Буревестник, я как-то не подумал… Но у меня такие новости!

Лидер революционеров всегда поражался непосредственности юноши. Она была какой-то почти детской. Настроение его дурным могло быть от силы несколько минут. А после неизменно возвращался его неистребимый оптимизм.

– Делитесь, – вздохнул Буревестник, присаживаясь на кровать. – Только сядьте для начала. А то совсем нависаете надо мною.

Ростом Володя удался. А уж над сидящим Буревестником и вовсе возвышался, будто каланча. Роста своего Володя сильно смущался. Он тут же сел на стул, привычно откинувшись на его гнутую спинку. И тут же зашипел от боли. Палачи в Тифлисе не жалели ни уголовников, ни политических.

– Обработали меня, гады, на славу, – пробурчал юноша себе под нос едва слышно. – Палачи царские.

– Новости, – напомнил ему Буревестник. – Новости, Володя. У меня слишком много дел, чтобы еще выслушивать жалобы на жестокость царских палачей.

– Да-да-да, – зачастил Володя. – Дело в том, что со мной в камере сидел сам Никита Евсеичев. Понимаете. Никита Евсеичев. Он