Просто ему не позволялось иметь недостатки обычного человека. Она хранила в памяти безупречный, божественный образ. Ради этого воспоминания вела жизнь скромную, благочестивую и безгрешную. Она все еще...

Верити встала, подошла к секретеру и извлекла лист писчей бумаги.

– Будьте добры, подождите минуту, – попросила она Дикки, отвинчивая колпачок авторучки.

Когда лакей вошел в библиотеку, в руках у него вместо подноса с едой был сложенный листок бумаги, а на лице застыло испуганное и озадаченное выражение, какое Стюарт уже видел сегодня у Прайора. В чем тут дело? Почему все, связанное с приготовлением еды или кухаркой, заставляет челядь судорожно хвататься за нюхательные соли?

Нацарапанная по-французски записка не внесла особой ясности.

«Дорогой сэр!

Обед в этом доме подается в половине восьмого. Если я растратила все силы в битве при Ватерлоо, не стоит ожидать, что я выиграю сражение под Лейпцигом[10]одним взмахом шляпы.

Обед сервируется в столовой. Усилия многих поколений были положены на то, чтобы построить, содержать в надлежащем порядке и совершенствовать коридор между кухней и домом. Многие годы учения и тренировки потребовались для выработки слаженности действий прислуги в доме и на кухне, чтобы блюда появлялись на столе с пылу, с жару, доведенные до кулинарного совершенства. Вы не можете по собственной воле решить, что библиотека, которая находится в противоположном крыле дома, служит этой цели лучше. Такое решение сводит на нет усилия всего персонала. Мои обязанности в этом доме заключаются в приготовлении завтрака, ленча и обеда. Если вам угодно обедать в другие часы, нужно предупредить об этом заранее. Мистер Бертрам Сомерсет это понимал. Удивлена, что вы, сэр, пользующийся репутацией поборника народных прав, так мало думаете об удобстве тех, кто на вас работает.

Ваша смиренная служанка,

Верити Дюран.

P.S. В кладовой на подсобной кухне есть хлеб, масло и мясной пирог. Достаточно, чтобы подкрепить вас до завтрака».

Стюарту было не привыкать получать гневные письма. Член парламента не мог угодить всем своим избирателям. А как адвокат, который выиграл дел больше, чем следовало бы, он не раз выслушивал злобные нападки со стороны адвокатов противоположной стороны.

Эта же записка, судя по яростной манере письма, была не просто гневным посланием. Во многих местах острый кончик пера прорвал бумагу, а буквы не то что бегло набросаны, а скорее наляпаны на странице. Едва проставлены точки над i и перекладинки у t – тот, кто водил пером по бумаге, слишком торопился излить свой гнев.

Стюарт крайне редко позволял себе дать иной ответ, нежели спокойный и взвешенный. Но сегодня, кажется, он был не в состоянии мыслить четко. Он был голоден. Голоден, потому что приготовленные Верити блюда являлись кулинарным эквивалентом песни сирены – есть их означало для него то же, что для моряка античности бросить все дела и наслаждаться музыкой, пока корабль несется к скалам острова Антемуза. А теперь она кипит от злости, потому что он потребовал нечто столь обыденное, как сандвич?

Он вытащил лист бумаги и ответил тоже по-французски.

«Дорогая мадам!

Вы хотите лишиться места?

Покорнейше Ваш,

Стюарт Сомерсет».

Через несколько минут пришел ответ.

«Дорогой сэр!

Вы пытаетесь от меня избавиться?

Ваша покорная служанка,

Верити Дюран».

Никто не станет его винить, если он действительно избавится от этой избалованной служанки. Совсем наоборот. Ему станут аплодировать. Джентльмен проявил понимание, чтобы уберечь деликатную натуру своей будущей жены, и достаточный уровень требовательности.

Не говоря уж о том, что ему не придется рисковать, пробуя ее стряпню, которая навевает сладкий дурман, лишая воли. Никогда больше не доведется испытать этот неуместный, лицемерный голод, неуемную тягу к ее угощению!

«Дорогая мадам, пока нет. Но я могу легко передумать.

Ваш покорный слуга,

Стюарт Сомерсет».

Верити смотрела на него из темноты, куда свету было никак не добраться, из-за приоткрытой двери. Архангел спустился с небес, его нимб покривился, а крылья стали совсем не белоснежными.

С ножом в руке он нагнулся над буханкой хлеба. На разделочной доске лежали три, нет, четыре довольно аккуратных ломтя, ровно четверть дюйма в толщину каждый. Свистел закипающий чайник, пронзительно и громко в ночной тишине. Он обернул руку полотенцем и на миг пропал из поля зрения. Принес чайник и налил кипятку в заварочный чайничек, которого она также не могла видеть.

Джентльмены, принадлежащие к сливкам общества, отличались храбростью на полях сражений, снисходительностью к подчиненным и были довольно сносны в постели, но все они, за редким исключением, пасовали перед простейшей домашней работой – да еще и гордились этим, принимая как признак особой мужественности.

Но он-то был незаконнорожденным отпрыском бедной женщины. Ни ногой не ступал за пределы трущоб Ардвика, пока не попал в Фэрли-Парк. И еще не разучился обслуживать самого себя.

Верити пришла, стиснув зубы, чтобы заняться его сандвичем. Не нарушать же служебный долг столь грубым образом! В конце концов, он не обязан восторгаться ее блюдами, а вот она обязана его кормить. Почему она так разозлилась? Она уже и не помнила; ей только хотелось насмотреться на него вдоволь, увидеть тень впадинки на щеке, глубокий желобок, идущий от носа к губам, и сами эти губы, слегка раскрытые в минуту сосредоточенности.

«Мой, – выкрикнула какая-то ополоумевшая часть ее существа. – Мой. Мой. Мой».

Она вспомнила гладкость его твердой, как мрамор, спины. Завитки волос на затылке. Их удивительную мягкость в изгибе ее запястья. Ощущение его руки, такой восхитительно тяжелой, на ее теле во время сна – в кольце его рук ей было так уютно, так надежно.

Внезапно он поднял голову, глаза уставились на щель, через которую она за ним подсматривала.

– Кто там?

Ее охватила паника. Она была готова сорваться с места прочь, и в то же время ужасно хотелось выйти на свет. Она не сделала ни того ни другого. Он положил нож на ободок керамической масленки.

– Мадам Дюран, это вы?

«Это я. Я здесь. Вы все еще любите меня?» Она повернулась и пошла прочь.

* * *

Примерно в полночь Стюарт лишился рассудка.

Вскоре после несостоявшейся встречи с мадам Дюран он обнаружил в особом ящичке накрытое серебряной крышкой блюдо. Под крышкой находился порционный судок. Он тотчас же понял, что это. Десерт, который он не разрешил Прайору подавать, несмотря на – или вследствие – огорченные уговоры дворецкого, что Шоколадный крем неповторим, ни с чем не сравним и божественно вкусен.