Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жизнь – дерьмо?
Устремив свой взгляд вдаль, погрузившись в размышления, я и не заметила, как мое одиночество нарушила молодая женщина, одетая так, словно бросить вызов всему обществу – идея фикс. То ли юбка, то ли брюки до пят никак не сочетаются с фетровой жилеткой в цветочек. А шляпа, как у Гендальфа, вообще стала бы последней каплей к сердечному приступу какого-нибудь модного кутюрье.
– Это вообще-то моя скамейка, но, так уж и быть, сегодня я разрешу тебе здесь остаться, – продолжает она.
– Разве это твоя собственность? Ты ее купила? – сухо замечаю я, отведя от нее глаза.
– Ишь ты какая! Сразу видно – стерва. Но только меня этим не спугнешь, я знаю, почему такими становятся, и тебя не сужу.
– Мне плевать.
– Мне тоже.
Она замолкает и бесцеремонно усаживается рядом, снимая с плеча мешковатую сумку, в которой начинает дребезжать все ее барахло.
– Я пришла в твой дом? Ты живешь здесь что ли? – Раздраженно отодвигаюсь от нее, благо скамейка не маленькая.
– Я что, на бомжиху похожа? – заряжается смехом она.
– Похожа.
– Не суди человека по одежке.
– У-у-у, древней мудростью запахло.
– Раз хочешь сидеть здесь, то придется нюхать.
– Кому придется? Мне? Если я захочу, то тебя к этой скамейке на пушечный выстрел не подпустят!
Незнакомка ничего не отвечает, а лишь про себя ухмыляется и достает из саквояжа вечного странника бутылку виски. Я слышу, как она делает пару глотков, затяжно вдыхая воздух, словно закуску.
– Пей! – протягивая мне емкость, твердо говорит она.
– Еще чего!
Я резко отмахиваюсь. Бутылка чуть не падает, но все-таки не встречается с землей, спасаясь ловкостью своей хозяйки.
– Я знаю твой диагноз.
– Ты что, доктор Хаус?
– Хочешь, скажу, кого ты из себя представляешь?
– По мне видно, что я питаю желание? Повторюсь, мне плевать. А на твои мысли, так подавно.
– Твоей стервозности можно монумент поставить. Ты избалованный ребеночек папашки с толстым кошельком. Тебе позволено в этом мире все. Уверена, что даже если ты прикончишь кого-нибудь, то выйдешь сухой из воды. Но это неважно. Деньги тебя не греют. Суть вот в чем: ты больна. Понимай это как хочешь, но ты всего лишь психопатка. И причина этого заключения лишь одна – боль. Не знаю, может это рак или что-то другое, да и плевать.
Она делает еще пару глотков и затыкается.
Рак. Неплохая метафора. Все, что со мной происходит, – это злокачественное новообразование. Оно появилось год назад, дало метастазы и медленно ведет меня к тетке с косой. Когда-нибудь опухоль коснется жизненно важного органа, и никакая химиотерапия или операция не спасет этого тела.
– Ну что? В точку?
Я впервые бросаю на нее внимательный взгляд. Из-за того, что она сейчас близко, я могу рассмотреть ее лицо. Она не красавица, да и страшилищем тоже не назовешь, но есть в ее внешности что-то уродское, грубое. Скорее всего, это длинный горбатый нос, как у вороны, встретившейся с лобовым стеклом. Ей и тридцати не дашь, но шмотки все-таки знатно прибавляют возраста.
– Больная здесь только одна, и я с ней сейчас разговариваю, – закатывая глаза, язвлю я.
– Не отрицаю первого, но с последним не соглашусь: нас двое.
– Да пошла ты!
Я резко встаю, собираясь покинуть ненормальную, но она напористо хватает меня за запястье и рыком усаживает обратно.
– Надо же как! Послала меня, а сваливаешь сама. Противоречивая или глупая?
– Да что ты от меня хочешь? Денег? Сколько тебе нужно, чтобы ты свалила отсюда на ночь?
Она начинает меня бесить не на шутку. Ненавижу людей, сующих нос не в свои дела, как собаки в тарелку с кормом. Лишь бы нажраться чужого дерьма, чтобы потом казалось, что свое не такое вонючее.
– Откупиться хочешь? Мне твои бабки к черту не нужны!
– Ошибаешься! Еще как нужны. Может, хоть одежду нормальную себе купишь, а то ходишь как пугало.
– Лучше как пугало, чем как стадо. Слушай, я не хочу ругаться. Глупо рамсить с тем, кого видишь впервые. Если не хочешь говорить – молчи, только не уходи. В таком состоянии ты можешь дров нарубить.
– Тоже мне, нашла дровосека!
– Прости, если обидела, я же не хотела. Мне просто стала интересна твоя жизнь, не более, вот я и предположила. Ты вообще местная или туристка?
– Местная. – С этой бабой бесполезно припираться, да мне и надоело. Не хочу себе портить еще больше и так поганый вечер.
– Тогда что ж ты тут делаешь?
– Пока ты не пришла, всего лишь сидела. Спокойно, мирно, молча.
– Богатенькие здесь не тусуются.
– Я уже заметила.
– Да и ты, судя по всему, не желаешь находиться в их обществе.
– Не желаю.
– Нахлебалась изысканного, а сейчас на простое потянуло.
– Никуда меня не потянуло.
– Я вижу.
– Глазастая.
– Наблюдательная.
– Давай сюда свою бутылку! – Если уж мне и предстоит находиться рядом с этой женщиной, то лучше быть под градусом.
Она невозмутимо протягивает емкость, и я сразу же делаю пару крупных глотков – чего тянуть? Незнакомка больше и рта не раскрывает, чтобы завязать беседу. И я, довольствуясь тем, что она наконец заткнулась, продолжаю прожигать себя, истерзывающими в клочья мыслями.
Проходит не более получаса, когда до меня доходит, что я уже опьянела. Огни города становятся ярче, звуки громче, температура тела выше, душевная боль острее. Меня захлестывает череда неприятных воспоминаний, призраков прошлого в лице матери. Ее карие глаза таращатся на меня в теплом чувстве, а губы расплываются в грустной улыбке.
Опять она. Только не это…
– Предательница! Предательница! – нарушаю молчаливую обстановку я. – Убирайся отсюда. Я видеть тебя не хочу!
Незнакомка-недобомжиха с интересом зыркает на меня, словно пришла в кинотеатр на вечерний сеанс. Сюда бы поп-корна, и картина выглядела бы завершенной.
Я швыряю пустую бутылку в дуб и, поднимаясь на ватные ноги, хватаюсь за волосы. Знакомая боль разливается по венам, как вино по бокалам. Каждая часть тела начинает ныть неприятными ощущениями. Комок в горле вот-вот распадется на слезы.
– Сядь! – несвойственной грубостью прерывает мою истерику молодая женщина.
Я, как собачка, послушно падаю на скамейку, содрогаясь от внутренней резни.
– А теперь выкладывай все. Давай!
Мое пьяное сознание недолго сопротивляется. Душевная слабость дает о себе знать, и я рассказываю ей обо всем, что довелось пережить за этот год. Выливаю на нее помои своего существования.