В Казани я подружился с учителем одной из татарских школ. Эти учебные заведения хорошо известны среди мусульман, их окончили многие священнослужители восточной России и Сибири. Учеников обучают там чтению на татарском, арабском и персидском языках. Школьные здания почти всегда построены на пожертвования состоятельных татар и содержатся тоже благодаря татарским меценатам. Ученики периодически преподносят своим учителям подарки и деньги. Обыкновенно учителя одновременно являются и священнослужителями, и врачами. Около каждой школы, как правило, располагается мечеть. Мой друг-учитель всякий раз принимал меня как лучшего приятеля, и едва я появлялся в его владениях, он сразу же приказывал подать мне чай и салму, то есть вареную баранину.

Его дом не отличался от жилищ других татар и состоял из двух частей, разделенных передней, предназначенной для молитв. В комнате, где меня потчевали, стояли стол, несколько стульев, широченная кровать, прикрытая занавесками, маленький буфет с посудой, у двери два таза для умывания: один из них предназначался для мужа, другой для жены, ибо так требует их религия.

Однажды мой друг пригласил меня на свадьбу своего кузена. Замечу, что каждому татарину дозволяется иметь до четырех жен, не считая сожительниц, но этим правом пользуются редко, так как нужно давать тестю большое приданое. Редко когда у татарина бывает более двух жен, и мне известен лишь один пример, когда их было три. На нижегородской ярмарке туркестанские торговцы до сих пор продают в жены красивых бухарских девушек, и стоит это удовольствие немалых денег.

Татарские муллы

Пока мы шли к дому жениха, Гали (так звали моего друга) вкратце рассказал мне об особенностях татарского брака. Его кузен уже давно хотел жениться и обратился для этого к свахе-своднице. Он был из правоверной семьи и, следовательно, впервые мог увидеть свою невесту только на свадьбе; приданое, или, как его называют на всем пространстве от Уральских гор до Тихого океана, калым, было уже наполовину заплачено.

– А когда же отдадут остальную часть? – полюбопытствовал я.

– Да через несколько дней после свадьбы, – ответил Гали. – Она идет целых восемь дней, но без невесты, однако у нее уже побывали женщины, которые вручили ей подарки и пообедали.

Неожиданно мой спутник воскликнул:

– Смотрите, смотрите, вот они едут!

Мы подошли к дому жениха в тот момент, когда он привез в экипаже свою невесту, которая прикрывала лицо своей шалью. На дуге коляски висело белое полотенце.

Жених пригласил меня в дом, а сваха тем временем вела за собой новобрачную. Будущий супруг продемонстрировал мне полученные им подарки, к которым я добавил несколько монет от себя. После этого нам подали примерно двадцать различных яств, одно жирнее другого. Среди них надо упомянуть целую гору плова (это такие кусочки баранины вперемешку с рисом), источавшего душистый аромат благодаря моркови, изюму, плодам айвы и диким абрикосам. Его нужно есть из общего блюда березовой ложкой, помогая при этом пальцами.

Вдруг к моему большому изумлению гости принялись плеваться вокруг себя, показывая хозяину, что уже насытились. После этого они стали бросать на скатерть в зависимости от своего достатка золотые, серебряные и медные монеты на подарок невесте. Отец девушки поблагодарил их. Затем мулла спросил, полностью ли выплачен калым, и после утвердительного ответа началось моление. Жених отнес невесте подаренные ей монеты, а вернувшись, поблагодарил всех. Однако Гали поведал мне, что иногда невеста бывает недовольна количеством монет, и тогда гостям приходится опять раскошеливаться.

Тут Гали сказал, что пора уезжать; действительно, гости уже начали расходиться, некоторые в весьма веселом настроении, а двое вообще уснули в жениховом доме.

Теперь свахе предстояло отвести жениха в супружескую опочивальню, где его уже ожидала жена; согласно обычаю, их запирали там на четыре дня и только свахе разрешалось нарушать их уединение.

Когда эти четыре дня прошли, я, придя попрощаться с моими татарскими друзьями, встретил там сваху и поинтересовался, как дела у молодоженов. Она прыснула:

– Я только что отворила двери их комнаты, но им там так понравилось, что они не хотели выходить из нее!

Эта женщина была очень довольна подарками, полученными от семьи жениха: молодой человек был богат, и она уже предложила ему свои услуги на тот случай, если он решится взять вторую жену. По ее признанию, сейчас свахой быть не так престижно, как раньше, но она рада тому, что, во-первых, делает людей счастливыми и, во-вторых, немного зарабатывает на этом. Я поздравил ее и пообещал, что обязательно дам ее адрес своим друзьям – пусть она и им поможет!

В тот день, гуляя по городу, я был удивлен множеству нищих на его улицах, именно русских нищих, поскольку у татар не принято просить милостыню: в случае крайней нужды они торгуют лимонами и арбузами. Русские города вечно кишат попрошайками, но никогда я не видел их столько, сколько в этот раз в Казани. Я не мог понять, что произошло: город, который всегда казался мне таким безмятежным, стал иным.

Гали, который пригласил меня позавтракать с ним, спросил, почему я уезжаю накануне самого крупного религиозного праздника азиатской России, и посоветовал остаться на несколько дней. Я согласился.

Он же объяснил мне причину оживления в городе и наплыва множества нищих: оказывается, через день начнется празднование в честь Смоленской иконы Божией Матери, и все крестьяне Казанской и соседних губерний, будь то бедные или богатые, оставив свои дома и поля, пришли в Казань, чтобы на въезде в город засвидетельствовать свое почтение главнейшей русской святыне.

Возвращаясь в гостиницу, я встретил полицмейстера, который подтвердил мне сказанное Гали и тоже порекомендовал поприсутствовать на завтрашнем мероприятии.

Вечером[78] с этим согласился гостиничный:

– Вы правильно сделали, что остались, потому что завтра вы увидите святую икону, самую могущественную из всех русских икон!

Произнеся это, он истово перекрестился. Это был неплохой малый, но, однако, большой воришка, о чем уже давно было известно всем постояльцам.

* * *

В конце XV в. некий нищий[79]прибыл в Казань. Единственным его богатством была Смоленская икона Божией Матери[80]. Сам он был родом из окрестностей Смоленска[81], ныне крупного города в центральной России. Но жизнь в Казани его не прельщала, он не хотел ни работать, ни торговать. Стремясь к уединению и молитвам, странник искал в окрестностях города место, где можно было посвятить себя служению Богу, и подолгу на коленях просил Всевышнего помочь ему в этом.

Однажды он оказался в безлюдной