Я сразу понял намек и передал артистам водку. Глотнув, они начали свой концерт. Певцам весьма прилично аккомпанировала гармонь, а скрипач при каждой фальшивой ноте смущался и прерывал игру (должен сказать, что делал он это довольно часто). Они спели мне старинные народные песни о красной девице, милой невестушке, приветливой, как вечерняя звезда, и восхитительной, как соболь, о ее точеной фигурке, о голосе, подобном весенней песне соловья. Мелодии, чаще всего печальные и меланхоличные, были весьма приятными на слух. Исполнили они и шуточные песни, в которых проскальзывали скабрезные словечки. Помню, одна такая песня была про девку и комара, содержание которой я воспроизвести здесь не могу[113]. Солист запевал песню гортанным, немного грубым голосом, потом ее хором подхватывали остальные, сочетая басы с высокими и пронзительными нотами. Французские крестьяне так петь не умеют.

Сельские артисты пришли ко мне в своей повседневной одежде, в красных и синих рубахах, в лаптях и высоких войлочных сапогах. Когда они устали, я стал расспрашивать их, знают ли они, кто я такой, откуда приехал и где находится моя родина. Один из них, самый смелый – это, видимо, был первый парень на деревне, – ответил за всех:

– Да, за морем есть большой город Париж, там много водки, и мужики могут пить больше трех раз в неделю!

Он добавил, что нынешние французы так любят Россию, что вскорости сделают царя Николая своим императором.

Постепенно осмелели и остальные, став толковать о своей доле, о земле, иногда благосклонной, но чаще неблагодарной, которую тяжело обрабатывать, о тягостной и долгой зиме, когда голод бывает страшнее холода.

– Какой будет следующая зима? – поинтересовался я.

– В этом году дождей было мало, урожай уничтожила засуха, потому зимой будет голодно, – отвечали они.[114]

Они говорили об этом с грустью, но смиренно, сопровождая свои рассказы по-детски наивным смехом.

– Сейчас нам хорошо, – признавались они мне, – так зачем же горевать и страдать заранее, вон, смотри, какая прекрасная погода, живи себе и радуйся!

«У детей нет ни прошлого, ни будущего, – как-то заметил Лабрюйер[115], – зато, в отличие от нас, взрослых, они умеют пользоваться настоящим». Русский народ – это большой, очень добрый и совершенно беспечный ребенок, живущий только сегодняшним днем. Одни считают русских плохими, другие по той же самой причине хвалят их, но все отзываются о простых русских людях хорошо. Русские простолюдины обладают уникальными и ценными душевными качествами.

…Наступила ночь, восхитительная, безмятежная белая ночь русских степей. Мои певцы ушли, сам я умирал от усталости. Веселый и нежданный вечер, большое количество выпитого, мое вознаграждение артистам, на которое можно было тяпнуть еще, – все это лишило парней сна. Они опять купили водку, закусили арбузами и пошли гулять по селу, распевая песни, хохоча и дурачась как дети. По мере удаления их голоса становились очаровательнее и приятнее. Зная, что я за все готов платить, они стали по утрам и вечерам исполнять под моим окном свои серенады, мешая моему отдыху.

Музыка сопровождала меня повсюду: на следующий день, прибыв на пристань, я увидел цыгана и русскую женщину, развлекавших публику отплясывающей под звуки шарманки и бубна обезьянкой. Я попросил остановить свою повозку и стал с интересом наблюдать за реакцией крестьян: некоторые из них видели такого зверька впервые в жизни.

– Я знал, что это Вас заинтересует, – сказал приставленный ко мне полицейский, – ведь Вы такой любитель музыки! Я специально попросил кучера ехать этим путем. Этот цыган – артист, а Маруська, его жена, ему помогает.

Я вышел из своей колымаги и только собрался ответить своему спутнику, как за спиной раздался грохот: оказывается, ребятня, играя, пыталась вскарабкаться в мой рыдван и вдруг разом свалилась, увлекая за собой его ветхий кузов. Сквозь сломанные ивовые прутья виднелись беспорядочно шевелящиеся ручки и ножки, веселые детские мордашки заливались громким радостным смехом.

Показав на эту кучу малу своему старику-извозчику, я осведомился, сколько среди этих детей его внуков. Кучер буквально растаял в улыбке от моего вопроса и, сняв шапку, произнес:

– Боженька дал моему сыну всех семерых!

Его сын, здоровенный детина, стоял рядом. У него вскоре ожидалось новое пополнение семейства.

Старик-кучер с грехом пополам связал веревками рассыпавшуюся плетенку.

– Ну вот, теперь крепко, можешь садиться! – удовлетворенно изрек он.

Но до пристани оставалось каких-то пятьсот метров, и я решил проделать этот путь пешком.

В дальнейшем мне посчастливилось побывать в мрачных и глубоких пещерах, расположенных по берегам Волги южнее Спасска. Прибрежные холмы в этих местах крутые и изрыты мелкими оврагами. Затем я снова сел на пароход, который на несколько часов остановился в Тетюшах[116], городке, построенном в живописной местности, а к вечеру прибыл в Симбирск[117]. Город стоял на возвышенности, озаренный лучами заходящего солнца. На поверхность реки постепенно наступал мрак. Мы покинули Симбирск около полуночи. Было прохладно и восхитительно, пароход неторопливо и осторожно скользил по мелководью, и матрос, приставленный следить за фарватером, все время выкрикивал его глубину.

Пристань на Волге

На заре меня разбудил юнга, которого я попросил об этом накануне. Мы только что отчалили от станции Усолье[118], и теперь начиналась самая колоритная часть моего маршрута. Вдали показались покрытые дубравами, липовыми и березовыми лесами Жигулевские горы[119], из темноты возникали фантастические силуэты с темными оврагами и чудовищными скалами, нависавшими сверху. Во мгле горели фонари на лодках рыбаков. Ранним утром мы сделали остановку в Ставрополе[120], расположенном в низине левого берега реки, когда же снова отправились в путь, то вершины гор окутывала розоватая дымка, а подножия – лиловый туман. Величаво текла темная волжская вода. Вдруг над горами неожиданно загорелось солнце, все кругом разом заблестело, а воды реки заискрились. Паруса кораблей мгновенно побелели, рыболовы энергичнее налегли на весла, высоко в небе появились чайки, и, казалось, все вокруг вновь наполнилось жизнью. На смену вчерашним песчаным отмелям пришли большие зеленые острова, пейзаж стал ярче, и Жигулевские горы открылись нам во всем своем великолепии, покрытые лиственницами и елями, заслонявшими уродливые черные скалы.

У горы река сворачивает налево под почти прямым углом и течет прямо на восток. Это была знаменитая излучина Волги. Холмы на ее правобережье напоминают гигантские утесы, иногда возвышаясь на триста метров. В месте слияния с рекой Сок Волга вновь меняет направление и сталкивается с Сокольими горами[121], чтобы течь вдоль них до Самары. Там она внезапно поворачивает вправо и несет свои воды уже с