Падальщик-пес связан с символикой мира мертвых. О тайне говорят «вот где собака зарыта», о знающем человеке – «собаку съел» (предполагалось, что для получения магической мудрости надо съесть язык собаки или собачье мясо).

Но рядом с кошкой собака мгновенно становится другой. Говорят, что когда человек умирает, то кошка радуется, а собака плачет; в аду кошка раздувает костер под грешником, а собака заливает его водой. Однако это противостояние кошки и собаки снимается в представлениях о том, что живущие мирно в доме черные (!) кот, пес и петух защищают жилище от злого колдовства или, по другим поверьям, от грозы и воров.

Городской фольклор закрепил негативное отношение к черной кошке, но в народной среде всё проще: кошка – отрицательный персонаж независимо от масти. Встретившись охотнику или рыбаку, она сулит неудачу; при охоте на пушного зверя кошку запрещено было даже упоминать – отвадит добычу. Ведьмы, черти и другие демонические личности способны принимать кошачий облик (вспомним мачеху из «Майской ночи» Гоголя); иногда под личиной кошек являются и души умерших, особенно тех, чья смерть была насильственной.

Кошка по символике может совпадать с лаской. Как и ласка, она бывает воплощением духа-хранителя дома; как и ласку, ее порой называют символом женской эротики. Любопытно, что народная культура дает два прямо противоположных ответа на вопрос, должен ли кот присутствовать на свадьбе. Как воплощение демонических сил – разумеется, нет, а как воплощение эротики – конечно, да. И фольклористы даже в соседних селах, бывает, записывают эти категорические «да» и «нет».

Подобно корове с быком, петух и курица решительно расходятся в мужской и женской символике. Курица – символ женщины, матери, растящей детей. Эта птица дала название самому известному женскому головному убору – кокошнику (от слова «кокошь», то есть курица, наседка). Массовая культура сформировала ошибочное представление о кокошнике как о девичьем уборе, перепутав его с «повязкой». Повязка – это открывающий макушку убор девушки с более или менее украшенной лобной частью и с лентами, которые завязываются на затылке. Кокошник, символизирующий наседку, – женская шапка, полностью закрывающая волосы от лба до затылка; часто наиболее богато украшалась не передняя, а задняя часть кокошника – позатыльник. Шитые жемчугом кокошники были подлинным сокровищем и передавались по наследству. До рождения первого ребенка молодая могла носить это великолепие ежедневно, поскольку кокошнику предназначалось магически обеспечить ее плодовитость и защитить первенца – самого уязвимого из детей. Став бабой (то есть матерью), русская женщина надевала кокошник по праздникам, в обычной жизни заменяя его скромным повойником.

Повязка и кокошник из коллекции Н. Л. Шабельской. © The Metropolitan Museum of Art.

Ассоциации новобрачной с образом курицы подчеркивались и ритуальным воровством наседки – перед свадьбой ее похищали в доме невесты, а затем выпускали в курятнике жениха.

Петух – чрезвычайно мифологизированная птица, причем его связь с нечистой силой может быть как положительной, так и отрицательной: общеизвестны представления о том, что крик петуха отпугивает нечисть, однако при таком бедствии, как пожар, произошедший из-за поджога, абсолютно все славяне говорили: кто-то «пустил красного петуха»; утверждалось также, будто слишком старый петух может снести яйцо, из которого выведется демонический змей. Благая же символика петуха делала его живым талисманом: согласно поверьям, без петуха не плодится скот, а молоко становится безвкусным. В разных славянских землях были различные представления о наиболее счастливой масти петуха: на Балканах предпочитали черных, на Руси – белых. Верили, что крик петуха отпугивает не только демонических персонажей, но и градовую тучу, болезни, эпидемии, мор скота. При вспышке холеры петуха купали в реке, поскольку считалось, что холера идет от воды, а петух ее магически обеззараживает. Если случался падёж скота, то проводили обряд опахивания: крестьянки выгоняли мужчин в лес, а сами – простоволосые, в одних рубашках – вручную пропахивали плугом борозду по периметру деревни, при этом одна из крестьянок обязательно несла петуха, а завершив круг, его закапывали в землю, магически запирая границу. На Смоленщине записана легенда об исполинском змее, тело которого «не принимала» земля; оно оставалось непогребенным до тех пор, пока дети не начали свозить на него грунт на тележках, запряженных петухами и курами, – и над трупом чудища волшебным образом вырос большой курган (к змею из этой истории мы вернемся в связи с Ящером и легендами о «русских крокодилах»).

Петух – одна из самых распространенных жертв на Руси. Константин Багрянородный писал об обычаях народа русов, который совершал жертвоприношение на острове на Днепре, где рос огромный дуб:

Византийский автор Лев Диакон в Х веке рассказывал о том, что воины Святослава в ходе погребального воинского обряда топили грудных младенцев и петухов (видимо, речь шла об усмирении духа погибших воинов, которые могли насытиться только кровью). В поучении против язычества («Слово святого Григория… како… кланялися идолом») русский книжник сетовал: «Убогая куряти, же на жертву идолом режутся, иныи в водах потопляеми суть». Как видно по этим примерам, обычай окунать петуха в реку при холере – не что иное, как отголосок древнего ритуала утопления. Впрочем, в обрядах, связанных не со смертью (болезнью), а с жизнью и плодородием, петухов убивали вплоть до XX века: они становились ритуальной трапезой на праздновании окончания жатвы, их кровью кропили посевное зерно.

Наконец, петух – это еще один символ мужской эротики. Петуха обязательно резали для свадебного угощения. Древнерусское слово «куръ» означало не только петуха, но и фаллос (к этому мы вернемся, когда поведем речь о домовом).

Самые удивительные и неисследованные изображения петуха и курицы обнаруживаются в белокаменной резьбе собора в Юрьеве-Польском. Если на южной стене мы видим многочисленные образы святых, то северная стена покрыта растительным узором, в который вплетены мужепетухи и девокурицы: выше пояса – человек, ниже пояса – птица. В руках они держат зеленые побеги – значит, эти существа символизируют расцвет. Расцвет чего? Являются ли они языческими божествами плодородия (что вполне согласуется с символикой петуха и курицы)? Но языческий образ не мог быть помещен на православный храм даже в эпоху двоеверия, даже на теневую, северную его сторону. Вероятно, ответ заключается в том, что он не считался языческим – как и кентавры-телохранители и другие мифические существа с южной стены собора (и даже слон, изначально расположенный на южной стене, но после обрушения и восстановления «перебравшийся» на северную). Большинство этих изображений созданы по мотивам рисунков, украшавших княжью утварь, привезенную с Востока, так что перечисленные персонажи – не языческие символы на соборе (как считают родноверы), а знаки, прославляющие княжескую власть.