Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я очень рад, что вы это понимаете, – полковник Гартман снисходительно улыбнулся. – Разумеется, я это понимаю тоже. Просто мне хотелось узнать вашу точку зрения. Я слушаю вас. Продолжайте.
– Итак, добыча соли – одно из первых успешных действий большевиков в Крыму, – продолжил Кляйн. – Это, если угодно, не только производственный процесс, но и символ мирной жизни. И вот если этот символ уничтожить… Таким способом мы можем добиться многого. Во-первых, нарушится снабжение действующей армии солью. Прошу эти мои слова воспринимать без всякой иронии. Соль – очень важный продукт…
– Я вас внимательно слушаю и ничуть не возражаю, – сказал полковник Гартман. – Больше того – я с вами полностью согласен.
– Так вот, – продолжил Кляйн. – Действующая армия… Кроме того, без соли останется и гражданское население. А это также немаловажный фактор. Основной продукт питания в Крыму – рыба. А что такое рыба без соли? Голодающее мирное население – это наше оружие против большевиков. Это очень действенное и эффективное оружие!
– Я полностью согласен с вами, – поощрительно произнес полковник Гартман.
– Если нам удастся вывести из строя соляные промыслы в Крыму, то это оружие непременно сработает, – пояснил Кляйн. – И в военном, и в политическом смысле. Такова идея.
Гауптман Кляйн умолк и выжидательно уставился на полковника. Гартман же какое-то время молчал. Он размышлял.
– Что ж, идея хороша, – сказал наконец он. – Хороша как теория. Ну а что на практике? Я так понимаю, что у вас имеются и практические соображения?
– Разумеется, – ответил Кляйн.
– Выкладывайте – причем во всех подробностях, – велел полковник. – Вы же знаете, как я ценю подробности. Именно в них и кроется суть любого дела.
– Нашими специалистами разработана специальная операция под названием «Соленый шторм», – сказал Кляйн.
– Название – по существу, – одобрил полковник. – Но название – это только слова. Важна суть.
– Разумеется, – кивнул Кляйн. – А суть такова…
Глава 5
Старший лейтенант Красной армии Иван Гадюкин попал в плен в начале сорок третьего года. Точнее сказать, в конце февраля. Нет, он не сдался добровольно, он сражался до конца. А конец был таков: в окоп, где находился Иван, угодил вражеский снаряд. Каким-то чудом Ивана не задело осколками, его лишь оглушило взрывом, и он потерял сознание. Очнулся же он от человеческих голосов. Говорили на немецком языке. Так Иван Гадюкин попал в плен.
Его не расстреляли, хотя он и был командиром Красной армии. Его отправили в концентрационный лагерь. Лагерь, насколько уяснил Иван, располагался на территории Румынии. Как и все прочие пленные, Иван ожидал смерти. Что можно еще ожидать в концлагере, кроме смерти? А умирать он не хотел. Он надеялся выжить любым способом. И вскоре возможность выжить ему представилась.
Да, конечно, это было предательство. Но Иван Гадюкин особо не размышлял на эту тему. Он был напуган и подавлен, ему хотелось жить.
А способ был таков. Однажды утром, а была уже вторая половина апреля, всех пленных выстроили на плацу. Для чего – до поры до времени никто из пленных не знал. Томясь в неизвестности, пленные простояли на плацу больше часа. А затем перед ними возникли какие-то странные люди. Это не были немцы – они говорили на чистом русском языке. Как скоро догадались пленные, это и впрямь были русские, но эти русские сотрудничали с немцами и хотели завербовать в свои ряды пленных. О чем они и сообщили пленным с присовокуплением, понятное дело, всяческих заманчивых обещаний. И главным обещанием было то, что пленные таким образом сохранят себе жизни.
Мало кто из пленных поддался на эти льстивые и вероломные обещания. А вот Иван Гадюкин поддался. В числе немногих добровольцев он сделал три шага вперед.
Тех, кто вышел из строя, сразу же усадили в грузовик и под конвоем куда-то повезли. Куда именно, никто, разумеется, не знал. Никто из пленных даже предположений на этот счет не строил. А просто они сидели в грузовике, рядом сидели настороженные немецкие солдаты с оружием, а грузовик все ехал и ехал… Не было даже возможности определиться, по какой местности они едут: кузов грузовика был покрыт тентом.
Наконец грузовик остановился. Пленным велели выгружаться. Была ночь. Невдалеке темнели какие-то здания. В одно из таких зданий пленных и загнали. Внутри здания горел тусклый свет, а вдоль стены тянулись одноярусные деревянные нары. Причем с каким-то подобием постели. На эти-то нары уставшие пленные и упали.
Но уснуть им не дали. Вскоре в помещение вошли какие-то люди в немецкой военной одежде, но без знаков различия. Они принесли ужин – кашу в большом баке, нарезанный хлеб и даже чай в алюминиевых кружках.
– Во как! – попытался пошутить кто-то из пленных. – Оказывается, нас тут ждали! Вот даже стол накрыли! Не хватает только выпивки!
Но никто не поддержал разговора. Пленные молча проглотили ужин и вновь улеглись на нары.
До утра их никто не тревожил. Утром все те же молчаливые люди принесли завтрак.
– Слышь, мужики! – спросил их кто-то из пленных. – Вы – кто? Свои? Чужие?
Пришедшие ничего не ответили, но по их взглядам было видно, что они поняли вопрос. Значит, свои. Скорее всего, также из числа пленных.
– Ну, чего молчите? – не унимался любопытствующий пленный. – Ведь понимаете же русский язык! На ваших рожах написано, что понимаете. Скажите хотя бы, как называется это заведение. Куда нас привезли?
– На курорт, – ответил один из баландеров. – Разве не видно?
– И что на этом курорте? – спросил на этот раз Иван Гадюкин. – Как климат?
– Сплошь солнечные дни, – ухмыльнулся баландер. – И вообще все тридцать три удовольствия!
На том разговор и закончился. Баландеры раздали кашу и хлеб и вышли.
– Чувствую, стребуют господа немцы с нас за свою кашу! – сказал кто-то из пленных. – По полному счету!
– А зачем же ты согласился на их уговоры? – огрызнулся другой пленный. – Подыхал бы в лагере. Никто тебя сюда силком не тащил.
На этом разговор и закончился.
Вскоре кое-что начало разъясняться. За дверью раздались шаги и зазвучала немецкая речь. В помещение вошел какой-то человек в форме немецкого офицера и с ним несколько вооруженных солдат. Увидев вошедших, пленные вразнобой и с некоторой опаской стали подниматься с нар. Какое-то время офицер с молчаливым прищуром смотрел на пленных, переводя взгляд с одного пленного на другого, а затем заговорил. Причем на русском, почти чистом, языке.
– Я