– Я знаю, кто ты есть, господин. Ты даруешь мне приют?

Дедок вытянул руки, раскрыл ладони. На пальцах мозоли, ногти грубые, подрезанные криво.

– Я простой дурачок, который любит лунные ночи. Так же, как ты.

– У нас одни и те же враги. Ты даруешь мне приют?

Старикан шмыгнул носом и замолчал. Она подождала, пока не уверилась, что он не заговорит, и стала ждать дальше. Другого места, куда пойти, у нее не было.

Наконец старик покачал головой.

– Нет. Город охвачен пламенем, вот только никто этого не видит. Чересчур большой риск. Нет веской причины высовывать шею из раковины, зато не высовывать – причин сотня.

– Не поможешь, так хотя бы зарой – либо смотри, как я разлагаюсь. Уйти у меня нету сил.

Дед сощурился:

– Совсем-совсем нету?

– Ты даруешь мне приют?

Это был третий раз. Тот, что обязывал ответить. Нечто выглядевшее как дедок хихикнуло, а затем вздохнуло.

– Восхитительно. Ладно, идем. Поглядим, что удастся придумать.

Он повернулся и пошел. При попытке последовать за дедом подкосились ноги, и она опустилась на землю. Лесной настил пах прелостью и новыми ростками. Стрекотали насекомые.

Поняв, что закрыла глаза, женщина попыталась их открыть. Потом попыталась еще раз.

Сильные руки подлезли ей под колени, обхватили плечи. Когда нечто похожее на старика подняло ее, тело завопило от боли, но на ходу – а его размашистая поступь укачивала, точно колыхание лошади или лодки на неспокойной воде, – женщина положила голову старику на плечо, и пытка утихла до более-менее терпимой.

– Благодарю тебя, господин…

– Слышь, не произноси здесь этого имени, – сказал он. – Зови меня Горо.

6

Седая Линнет поднималась до рассвета уже восемь дней подряд, с коронования Бирна а Саля. Когда жив был муж, она была Харальдовой Линнет, а до того Мелкой Линнет, Рыжей Линнет и Линнет Магансчайлд. Долгогорье повидало все ее ипостаси – от девочки-крохи до старейшего жителя своей улицы.

Встав с узкой койки, Линнет шугала крыс – без особой жестокости. С крысами она зналась всю жизнь – ничего в них ужасного не было. Линнет съедала немного вчерашнего хлеба, вешала на плечо свою торбу и отправлялась мотать утренние круги, собирая детей: Смуглянку Аман, чьей матерью была Данна, дочь Аверит; Большую Саллу и Маленькую Саллу, которые жили через улицу друг от дружки и на прогулке любили держаться за руки; Элбрита Худого-как-Тростинка с копной стариковско-белых волос, хотя ему только семь. Иной раз Седая Линнет набирала больше дюжины долгогорских ребят. Другим днем заполучала лишь трех-четырех.

Она отводила их на небольшой пустырь посреди Китамара, куда бойкая река наносила песок и землю, выгрызенную из-под причалов и доков. Настроение реки слишком разнилось, поэтому устраивать жилье на Ильнике было форменным безрассудством, однако вода нередко прибивала туда ценные вещи. И даже если охота за сокровищами оканчивалась впустую, родители и посейчас давали ей по медяку за то, чтобы мелюзга не путалась под ногами.

В предрассветной розовой серости Линнет миновала дверь Тетки Шипихи и увидала выходившую Алис, дочку Линли. Вроде еще недавно эта девчонка была одной из ее маленьких подопечных. Теперь же лицом и фигурой она походила скорее на женщину, чем на ребенка. Линнет всплеснула руками, привычно заохала и почуяла, как еще немного приблизилась ее собственная кончина.

– Вы только посмотрите! Моя Алисонька Вудмаус, как все меняется! Ты стала такой пригожей, родная. Такой милой.

– Вы не изменились совсем, – сказала Алис, терпеливо позволив Линнет взять себя за руку и повести по улице.

– Ты что же, работаешь теперь на Тетку Шипиху? Я такого и представить себе не могла.

– Не работаю, – сказала Алис. – Влезла в кой-какие неприятности и заплатила ей, чтоб отсидеться.

Линнет кивнула, не отпуская девушку от себя.

– Ну и славненько. С такими, как Шипиха, расплачивайся сполна, но не вздумай на них шестерить. Столько народу пропало так почем зря. Слишком много. А ты всегда была хорошей, честной девочкой.

– Ладно, не буду я вас задерживать, – сказала Алис. Она не сумела убрать из голоса жалость, но перед тем, как уйти, чмокнула Седую Линнет в щеку. Уважила. Линнет смотрела ей вслед и вспоминала, кем была, когда ее бедра покачивались так, как у Алис.

Встреча оказалось доброй приметой. До того как солнце поднялось над венцом храма, она обзавелась полудюжиной пар трудолюбивых рук и острых ребячьих глаз к своим вдобавок. С утренним солнцем за спиной они непоседливой кучей шествовали по Притечью и распевали песенку про собаку, которая откусила свой хвост.

Глаза у Линнет уже не те, что были, а руки-ноги к вечеру совсем отваливались. Если дети прекратят к ней ходить, придется голодать, поэтому она и шутила, и приплясывала, и дарила им радость, невзирая на самочувствие. Для женщины ее возраста есть и худшие способы выживания.

У моста между Притечьем и Коптильней – из желтого кирпича и черной известки – стоял шест с прибитыми обрывками одежды: синего платьица, желтой кофты и белой войлочной шапочки на ребенка лет шести. Их сняли с утопленного тела и выставили на опознание родителям.

Элбрит Худой-как-Тростинка подергал ее за рукав.

– Бабушка, а о чем ты думаешь?

«Я думаю, что дети – точно семечки вяза в реке: некоторым повезет пустить корни, но большинство так и сгниют в потоке».

– Я размышляю, какие сокровища принесла нам сегодня добрая река, – сказала она, потирая ладони. – И мне не те-нете-не терпится скорей об этом узнать!

Повизгивая, дети ринулись перебегать широкий мост. Седая Линнет засмеялась, потому что смеялась всегда, и двинулась за ними, словно и не страшилась крутого спуска по камням.

Знала б она, чего там найдет, повернула бы обратно.

– Ну и как все прошло? – спросила Сэммиш.

Алис пожала плечами.

– Отвели в туннель, взяли деньги. Давали поесть, попить, поспать и погадить. А полдюжины шлюх, когда не спали и не работали, резались в карты. Замечательно отдохнула.

– Значит, ты вернулась? – спросила Сэммиш.

– Да, – сказала Алис. – Куда деваться? Я без гроша, спасибочки Оррелу. Нужно бы с ним перемолвиться.

Не совсем, конечно, правда, но к тому очень близко. Одна серебрянная монета от Дарро еще осталась. Ею можно было оплатить еще день-другой, но после недели в подземелье Алис изголодалась по солнцу.

– Я тоже не видела Оррела с того дня, – сказала Сэммиш сочувственным тоном.

– Он и с тобой не рассчитался?

Сэммиш пожала плечами. Алис сидела с ней на деревянной скамейке, лепила комки то ли грязи, то ли помета и швыряла в голубей, а те взмывали в воздух: черные