Но Феодор I Ласкарис был не тем человеком, которого можно легко испугать. Помолившись Богу и отдав себя в Его волю, Феодор I собрал войско, куда вошел сильный отряд наемниковлатинян, и отправился к Антиохии на Меандре, осажденной турками. Марш никейцев был столь стремительным, что сельджуки опешили от неожиданности, увидав врагов рядом с собой уже на 11й день начала войны.

Турок было не менее 20 тысяч, и султан решил, что действия императора как минимум легкомысленны, а сам он обречен. В завязавшейся битве западные рыцари ударили в центр построения турецкого войска и легко пробили его шеренги. Завязалась отчаянная сеча, и тут сказалось численное превосходство мусульман – почти все 800 латинских (вероятно, генуэзских, поскольку их называли «итальянцами») рыцарей погибло в атаке. По счастью, все решил один эпизод.

Уверенный в победе, султан решил сразиться с Ласкарисом и в личном поединке нанес тому сильнейший удар мечом по шлему. Феодор упал, но, влекомый неведомой силой, встал, мечом подрубил ноги султанского коня, а потом добил врага уже на земле. Отрубив сарацину голову, он поднял ее над собой – зрелище полностью деморализовало сельджуков, поспешно бежавших с поля боя. Вступив в Антиохию под радостные крики греческого населения, он вскоре заключил мирный договор с сельджуками, а своего тестя, доставленного в Никею, постриг в монахи, обеспечив тому тем не менее вполне сносное существование[57].

Это поражение не могло, конечно, кардинально изменить соотношение сил – Иконийский султанат все еще оставался очень крепким и могущественным государством. И не случайно император Феодор Ласкарис вынужден был признать себя данником нового султана, впрочем, не он один. В скором времени в этом же качестве стал пребывать Трапезундский император. Затем султан сумел отторгнуть от Малой Армении часть земель до Селевкии включительно и в конце концов в 1218 г. столкнулся с Айюбидами, собираясь за год до своей кончины идти походом на Алеппо[58].

Хотя данная победа не принесла больших территориальных приобретений Ласкарису, ее моральное значение трудно переоценить. Никея воспрянула духом, и теперь не только малоазиатские, но и европейские греки всерьез поверили в Никейскую империю, как собирательницу Византийской державы. Интересно, что Афинский митрополит Михаил Хониат, брат известного византийского историка, прислал Ласкарису поздравление, в котором напрямую предложил приобрести трон святого и равноапостольного императора Константина Великого и поставить его в том месте, где он ранее и находился, т.е. в Константинополе[59].

Поражение, как уже говорилось выше, не стало критичным для сельджуков. Покойный КейХосров имел трех сыновей, которые после смерти отца разделили его владения. Старший сын Изз адДин КейКавус (1211—1219), султан и преемник отца, остался в Малатье, второй сын – Ала адДин КейКубад (1188—1237) поселился в Токате, третий – Кайферидун Ибрагим – в Анталье. Правда, между братьями тут же возникли несогласия, но вопрос престолонаследия решался великими эмирами, большинство которых было за КейКавуса. За КейКубада был Киоикийский царь Левон II (1187—1219) и перване Данишмендида ЗахирадДин Или.

Однако КейКавус довольно быстро разбил коалицию врагов, отправив пленного брата в одну из крепостей в качестве почетного пленника. Вслед за ним был разгромлен и Кайферидун, которого поддержали франки Кипра. Впрочем, эта война не была легкой, и султан даже обратился с просьбой к Ласкарису освободить одного из своих опытных полководцев, который был захвачен в плен в ходе минувшего сражения с никейцами.

Победа КейКавуса означала заключение мирного договора, который хотя и не рассматривался обеими договаривающимися сторонами как нечто незыблемое, неожиданно просуществовал почти полвека. В течение всего этого времени сельджуки вели в основном войны на Востоке. Объяснение заключается не только в том, что сельджуки были абсолютно убеждены в том, что при желании в любой момент сомнут Никейское царство, а потому не собирались отвлекаться на него. Кроме того, им, конечно, было выгодно иметь некий буфер между собой и Латинской империей в виде Никейского государства. Само собой, грекам также было выгодно поддерживать мир с этим опасным соседом, чтобы успешно бороться с латинскими рыцарями[60].

Однако победа и последующее замирение с сельджуками ускорили войну никейцев с французами. Генрих Фландрский узнал, что на землях бывшей Византийской империи были распространены послания Феодора I, в которых тот предлагал всем ромеям объединиться под своими знаменами, чтобы отвоевать у «собаклатинян» священный для византийцев Константинополь. Такая постановка вопроса находилась за гранью понимания Латинского императора – он искренне недоумевал, зачем Феодору I Ласкарису, имевшему богатые земли и устойчивое положение, рисковать всем благополучием ради призрачной идеи восстановления Византии.

Так или иначе, но Латинский император решил навязать своему противнику собственную военную стратегию, а потому, спешно собрав войска, первым двинулся в поход на Никею. Уже в июле 1211 г. ромеи потерпели поражение под Пигами, которую осаждало войско Ласкариса, а 15 октября 1211 г. – на реке Риндаке около Лопадия. После этого византийские мобильные отряды отваживались только на мелкие нападения и засады, причиняя тем не менее определенное беспокойство франкам.

13 января 1212 г. Генрих Фландрский занял Пергам. Сначала он думал захватить резиденцию Ласкарисов – Нимфей, городок в 15 км восточнее Смирны. Но затем решил, что не имеет смысла отвлекаться от главной задачи. Французы повернули к Опсикию, надеясь захватить сильные крепости Лентианы и Пиманион. По счастью для византийцев, замысел Генриха Фландрского не удался, поскольку каждая победа доставалась ему высокой ценой.

В частности, только задействовав все свои силы, Генриху удалось взять крепость Лентианы. Ее защитники покрыли себя бессмертной славой, 40 дней отбивая непрерывные штурмы без воды и пищи. Византийцы ели кожу со своих щитов, но не сдавались. Когда стены пали под стенобитными орудиями, Константин Ласкарис, начальствующий над ними, приказал зажечь огромный костер по периметру, и крепость продолжала держаться. Но герои не могли более удерживать оборону, и летом 1212 г. крепость пала[61].

Латинский император, сраженный мужеством «людей, посвятивших себя Аресу», поступил мудро: он отпустил военачальников – Константина Ласкариса и царского зятя Андроника Палеолога, а остальных воинов взял к себе на службу. Разбив их на отряды, он поставил во главе греков Георгия Феофилопула и отправил охранять восточные пределы Латинской империи.