В первое время в штабах нас не признавали. В уставах и наставлениях испанской армии партизанская борьба не предусматривалась, а потому и на довольствие наших людей не ставили. Наши пожилые ученики рассчитывали, что их перебросят в тыл мятежников тайно, с документами, что они будут работать там строго конспиративно, в глубоком подполье. Рудольфо эти мечты заметно обеспокоили, однако тогда он ничего определенного о способах переброски диверсантов в тыл мятежников не сказал. Он только учил их устройству мин, делал эти мины сам, и делали их будущие партизаны.

Я переводила уже более уверенно. Обучаемые ставили мины, отходили в безопасное место и по команде при появлении «противника» производили взрыв капсюля.

Сумочка и маленький чемоданчик, которые приходилось возить с собой, с разными капсюлями-детонаторами, взрывателями, вначале как бы жгли мне руки. Казалось, что они способны взорваться от толчка внезапно остановившегося трамвая, что нас могут задержать и найти у нас взрывчатку, а наши документы ни от чего нас не предохраняли. Но все шло благополучно. Взрыватели и замыкатели работали только там, где их устанавливали, и нас никто нигде не задерживал. Было трудно с материальными средствами. Группе деньги отпускались только на питание. Нам выдали зарплату, и на нее мы приобретали необходимые детали для изготовления замыкателей, взрывателей и зажигательных средств. Некоторые детали приносили обучаемые. Машины для выезда за город на практические занятия у нас не было. Обычно ехали до конца трамваем, а затем километра три шли пешком.

В свое время, по окончании Ленинградского института иностранных языков им. Енукидзе, мне очень нравилась профессия переводчицы. Работать приходилось с испанцами, а также латиноамериканцами, находившимися в Советском Союзе. Эти коммунисты, активные борцы против реакции, еще молодые, но уже закаленные в классовых боях. С ними интересно было работать, и моих знаний языка вполне хватало, чтобы переводить на политические и бытовые темы.

Совсем иначе сложилась моя работа в Испании. Рудольфо занимался партизанской подготовкой. Целые дни, а потом и в ночное время проводились практические занятия в поле. Главное – никаких конспектов у Рудольфо не было, не было и возможности заранее подготовиться к занятиям, посмотреть в словаре, записать новые слова. Рудольфо составлял заранее только план занятий, обычно на одной странице. Пособий у него не было. Все было в голове, но у него, как я увидела, был большой опыт преподавания, и он на память знал то, чему надо учить. Я узнала, что он обучал партизан и минеров уже более 15 лет, будучи начальником подрывной команды, учил партизан в спецшколах, учил слушателей в институте инженеров транспорта. Поэтому ему было легко, а мне трудно.

Встречаясь с переводчицами других советников, я им завидовала. Они работали в войсках общепризнанных и узаконенных, у них не было таких трудностей, как у нас. Они не ездили в трамваях с чемоданчиками, начиненными взрывчаткой, капсюлями и взрывателями. Рудольфо тоже переживал, ходил к генералу Ивону, но тот не мог ничем конкретно помочь.

Генерала Ивона не надо было убеждать в возможностях диверсий в тылу Франко. Он это понимал прекрасно, но это нужно было доказать командованию Испанской Республиканской армии, которая только еще создавалась в ходе тяжелой войны.

Не сидели сложа руки и наши ученики. Поняв, в чем дело, они изложили наши нужды секретарю Валенсийского провинциального комитета Коммунистической партии Испании Антонио Урибесу. Тот пригласил нас для беседы.

Когда мы с Рудольфо вошли в кабинет Урибеса, там было несколько человек. Один из них – Мартнес – вскочил со стула, подбежал ко мне, обнял и, похлопывая по спине, восклицал:

– Анна! Ола! Кеталь? (Такими возгласами в Испании здороваются с хорошими друзьями).

Рудольфо стоял в недоумении, потом я ему объяснила, и он понял, в чем дело. Я знала так бурно приветствовавшего меня Мартинеса с 1935 г. по Международной ленинской школе, где он учился, а я работала переводчицей.

Таких встреч в Испании у меня было несколько.

Несмотря на звонки и заметную усталость, товарищ Урибес в беседе с нами выяснил наши возможности и нужды.

– Курсы, настоящие курсы и мастерскую нужно: мы сможем делать и применять новое и самое дешевое оружие для подрыва поездов, машин, самолетов, – убеждал Рудольфо.

– Все будет, обязательно будет! Будет у нас и хорошая регулярная армия, будут и партизаны, – перевела я слова Урибеса.

Урибес и Мартинес напомнили нам о сложной обстановке в республиканской Испании.

– Промышленность Каталонии способна обеспечить всю республиканскую армию боеприпасами и в значительной мере оружием. Но работает она далеко не на полную мощность, – сказал Уриес и после небольшой паузы добавил: – Буржуазные республиканцы, возглавляющие местное каталонское правительство, так называемые Хенералидад, не хотят по-настоящему, по-военному, делиться богатствами Каталонии с остальной Испанией. Особо большой вред приносят анархисты, выдвигая требования, невыполнимые в военное время, вроде соблюдения 8-часового рабочего дня. Сопротивляются они и созданию сильной регулярной армии. Среди анархистских лидеров много демагогов, есть и явные враги. Некоторые командиры анархистских отрядов занимаются даже созданием тайных складов, перехватывают транспорты с оружием и боеприпасами, направляемыми на фронт. Крича об анархии и неподчинении, анархистские вожди в своих отрядах проводят террор по отношению к тем, кто начинает прозревать и видеть необходимость сплачивания всех антифашистских сил.

– Есть среди анархистов и смелые люди, но и они часто действуют себе во вред, – вставил Мартинес. – Так, в Барселоне нашелся такой анархист, который в годы реакции, во время забастовки трамвайщиков, с небольшой группой проник в трамвайный парк, расположенный на холме, выключил тормоза нескольких трамваев, поджег их и пустил вниз. Паника поднялась большая, пользы не было, а вред колоссальный. Реакция закричала о бандитизме восставших рабочих.

Партийный комитет дал нам еще несколько человек и помещение в пригороде Валенсии Бенемамин, где нами была организована школа для подготовки кадров. Впоследствии эта школа стала нашей базой и своеобразным домом отдыха, куда могли приехать наши диверсанты после выполнения боевых заданий в тылу мятежников.

На следующий день нас с Рудольфо приняли в Центральном комитете партии, который охранялся в связи с действиями остатков пятой колонны и провокациями анархистов.

Когда мы вошли, Хосе Диас встал из-за стола и вышел навстречу. Крепко пожал мне руку. Я представилась, представила и Рудольфо. Диас пригласил нас сесть. Выглядел он усталым, но бодрым.

Рудольфо начал излагать свои соображения и предложения, возникшие при подготовке группы. Диас внимательно слушал мой перевод. Отвечал медленно, и мне было легко переводить. Иногда в знак согласия он кивал головой или говорил:

– Си, камарадас!

Во время беседы неожиданно вошла статная женщина в черном платье. До этой встречи мы не раз видели на фотографиях и сразу узнали Пасионарию. Рудольфо прервал свой доклад. Хосе Диас представил нас Долорес Ибаррури. Она приняла активное участие в нашей беседе. Говорила она быстро, и я не успевала всего переводить Рудольфо. Из беседы с руководителями Коммунистической партии Испании мы поняли, что ее Центральный комитет ведет большую работу по развертыванию партизанской борьбы в тылу мятежников.