швейцарской фирмочке, потеряв на этом половину, если не больше. Списали на неопытность. Ну, и так далее… Но всё-таки главные ответственные — это Наркомвнешторг и ВЧК. Точнее, Красин и Дзержинский. Но Красин теперь в Лондоне, дела ведет Лежава, который передоверил дело Птыцаку, тот кому-то ещё, каждый же ведет сотни дел, и не в одиночку, а с сотнями же помощников.

И тут второй вопрос: почему это дело поручили вам. Почему вам, а не чекистам? Думаю, вы точно оценили свою роль: живец. Кто на вас клюнет, тот героин и экспроприировал. Чекисты же могут быть заинтересованной стороной, да что могут, они в любом случае заинтересованная сторона, потому доверять им поиски рискованно.

Вот и все, что приходит мне в голову, — с нарочитой скромностью закончил Троцкий.

— Выбирать между Лениным и Дзержинским… — начал было Арехин.

— Выбирать никто не даст. Да и вам это ничего не даст. Что первый, что второй — такие акулы, по сравнению с которыми вы, Александр, не пескарь конечно, но окунек на полфунта, не больше. Вот и ведите себя по-окунячьи: плавайте неглубоко да хватайте зазевавшихся плотвичек и пескарей. И все будут довольны. А вы по-прежнему будете живцом, а не мертвецом, простите за глупый каламбур.

Арехин не ответил, всем видом показывая, что ждёт продолжения.

— Разве что вам самому захотелось стать видным, а потом, не боги ж горшки обжигают, и выдающимся партийным деятелем? Но тогда вам особенно следует блюсти осторожность: старым вождям не нужен рыцарь, побеждающий дракона. Нужна собачка, приносящая тапочки. В любом случае вас будут использовать втёмную. Точнее, уже используют втёмную. А кто, почему — возможностей, как в калейдоскопе.

— Ленин?

— Ильич всех использует явно, ему втёмную не к лицу. А вот остальные… Дзержинский, Красин, Зиновьев, Каменев… Даже я, во всяком случае, теоретически, не выпадаю из этого ряда. Очень, знаете, недурно было бы иметь под рукой сотню-другую голосов на съезде. Впрочем, насчёт сотни-другой я, пожалуй, загнул. Осторожность и скромность. Войдёте в силу, тогда и начнете рвать и метать, а пока давайте лучше чаю выпьем. У меня по расписанию — чайная пауза.

На этот раз от чая Арехин не отказался. Сулико Лазаревна принесла на подносе чайник, пару чашечек, сливочник, тарелку с венским печеньем.

— Что делать, борьба за власть есть непреложное свойство активных натур, — вёл разговор Лев Давидович. — Марат был на ножах с Робеспьером, Цезарь с Антонием, Ромул с Ремом. Куда не глянь, всюду видим стремление сосредоточить силу в одной точке. В себе. И потому ситуация, когда вчерашние соратники становятся сначала соперниками, а потом и врагами, является неизбежной, простите за банальность. Но это никак не влияет на общий ход революционного процесса, выдвижение новых и новых лидеров есть шпоры революции. Так что, боюсь, все мы кончим либо как Робеспьер, либо как Марат.

Кстати, вспомнил забавный случай. Гуляем мы по Парижу, я, Ильич и Бухарин — согласитесь, начало анекдотическое. Подкатывает к нам гадалка и начинает напускать туман, мол, вижу то, вижу сё, а позолотишь руку, увижу совсем ясно. Руку золотить мы ей не собирались, тогда она сделала хитрый ход: погадаю троим по цене одного. Ладно, решили мы, пусть. Бухарину она предсказала смерть от пули, и даже место указала — затылок. Николай Иванович побледнел, разволновался, спрашивает, кто ж его так, враги, интервенты? Нет, отвечает гадалка, русская женщина, комсомолка, по приказу друзей. Ваших ближайших друзей. Потом пришла моя очередь. Мне она предсказала смерть от холодного железа, и опять по решению ближайших друзей. Тоже указала на затылок. Верно, на гильотину намекнула, но я решил не уточнять обстоятельств. Ильич же решительно повернулся, так она ему в спину крикнула, что он вообще не умрет в этом веке, но жизни из него высосут предостаточно — и опять-таки указала на затылок. Чушь, глупость, а прогулку испортила. Что самое удивительное — никаких комсомолок в то время не было, и слова-то такого не было. Вот… Настроение паскудное. Потом мы это поправили пивом. Тогда Ильич ещё любил пиво…

Чай был выпит, печенье съедено, пришло время прощаться.

— И последний совет: если вас посылают в Женеву, возвращаться не торопитесь. Если, конечно, не мечтаете занять пост видного деятеля. Очевидно, что вы ничьей креатурой не являетесь. В таком случае очень легко стать общим врагом. Вы в бильярд играете? — вдруг спросил Лев Давидович.

— Нет.

— Я тоже нет. Но люблю смотреть. Настоящий мастер бьет по одному шару, чтобы тот задел другой, а другой скинул в лузу третий. А вы представьте партию, где таких мастеров с десяток, и у каждого свой кий, и бьют не по очереди, а кто смел, тот и смёл. Оно вам нужно?

— Я подумаю, — серьёзно пообещал Арехин.

— Непременно подумайте, непременно. И крепко! А Владимиру Ильичу передайте, что я целиком разделяю его мнение: Германия полыхнет так, что небесам станет жарко, полыхнет всерьёз и надолго!

Последнюю фразу Лев Давидович сказал при открытых дверях, и все, ожидающие встречи с ним, а сейчас их было более дюжины, поняли: был у Троцкого человек от Ленина, и они не просто чаи гоняли, а обсуждали международные дела.

Арехин прошёл через комнату ожидания, и все следили за ним, как за ангелом смерти и жизни. В таком вот порядке.

Он прошел коридорами, спустился по лестнице, по пути заметив, как изменилась погода. Из ясной и солнечной она вдруг стала тёмной. Небо, совсем недавно лазоревое, вдруг словно выключили. И солнце скрылось за тучу, как прелестная испанка за тяжелую черную штору, а если выглядывало, то не светить, а жечь.

И Фоб с Деймом выросли на пару вершков, и смотрелись демонами преисподней. Но больше всего удивляла улица, вдруг обезлюдевшая и притихшая, лишь ветер шуршал редкими бумагами по тротуару — сорванными с тумб листовками и клочками совсем старых газет.

Гроза собирается? Он вскочил было на подножку коляски, но промахнулся. Ещё раз — и опять промахнулся. Пришлось взбираться неспешно, помогая обоими руками. Сел. Вдруг захотелось отгородиться от всего.

— Занемогли, Саныч? — спросил Григорий. Если Григорий зовет его «Санычем» — дело серьёзное. Полностью, Александром Александровичем, Григорий называл его в обстановке полного благополучия. При благополучии неполном именование сокращалось до Сан Саныча. В случае же опасности оставался один Саныч: в бою, мол, каждая секунда дорога, а Саныч в пять раза короче, чем Александр Александрович. Арехин проникся доводами Григория (в боевой обстановке — Грини)