работать с мертвыми, потому что считаю эту работу полезной, нужной и возвышающей. Мне, по крайней мере, было бы скучно целыми днями заниматься съемками фильмов.

Напротив, в прозекторской действо не прекращается ни на минуту. Даже после того, как уезжает патологоанатом, у нас остается масса работы. Джейсон принимается за уборку, а на мою долю выпадает приведение в порядок тела умершего дантиста с анорексией. Я аккуратно зашила все разрезы, обмыла его, причесала спутанные волосы, наложила тампоны на пролежни и даже подстригла ногти. Теперь он выглядел намного лучше, чем когда мы увидели его впервые. Теперь на него могли взглянуть друзья и родные… но никто не пришел попрощаться с ним. Но я не считаю, что даром потратила свое время; я делала все это для него, а не для других. Именно поэтому наша профессия вознаграждает – теперь этот человек покоится в мире. Я нежно провожу рукой по его лбу и закрываю ему глаза, а потом застегиваю молнию мешка и укладываю его в холодильник.

Многие люди считают работу с покойниками интересной и хотят больше узнать о ней, и поэтому мне приходится часто давать интервью. Проблема с интервью заключается в том, что при самых лучших намерениях журналисты могут исказить мои слова для усиления эффекта или недобросовестно исследовать вопрос перед проведением интервью. И дело здесь не в злом умысле, нет. Просто смерть принадлежит к очень странной, сбивающей с толка и чувствительной сфере.

Возьмем для примера мертвое тело. Я могу, прибегая к эвфемизму, назвать покойника «ушедшим» или «усопшим». В некоторых случаях, в ином контексте, например, при изучении тафономии (науки о посмертных изменениях в мертвых организмах) или при обсуждении проблем пересадки органов и вскрытий, мы употребляем термин «труп». Слово «больной» в данном контексте, естественно, лишено всякого смысла. Тем не менее, когда я работала в больничном морге, всех покойников называли больными, потому что они поступали к нам из больничных отделений, и аутопсия становилась последним этапом их медицинского исследования, то есть технически они все равно оставались пациентами больницы. Напротив, те, кто работает в судебно-медицинских моргах, чаще называют покойников «случаями». Все эти обозначения имеют один и тот же смысл, но отличаются нюансами, и некоторые журналисты этого не понимают. Именно поэтому я стараюсь очень добросовестно давать интервью, когда меня об этом просят, но это неправильно и вредно, если употребленное мною слово «больной» в окончательной редакции превращается в «труп». В этом случае журналист вводит читателя в заблуждение.

Массовый интерес к трупам и их «останкам» проявляется в Хэллоуин. В эти дни я становлюсь невероятно популярной. Я думала, что получила свои «Пятнадцать минут славы» после давно покрывшегося пылью «Детектива смерти», и никогда не думала, что с меня стряхнут эту пыль и снова поставят перед камерами до тех пор, пока меня не попросили приехать на шоу Алана Титчмарша и захватить с собой несколько экспонатов из патологоанатомического музея. В тот раз шоу было посвящено старинным методам лечения разных болезней (а это моя любимая тема), тем более что многие образцы из нашей коллекции отлично иллюстрируют эти методы. Например, в коллекции музея есть кости больных сифилисом – искривленные и изуродованные не только в результате болезни, но и в результате лечения ртутью. Есть банка, в которой заспиртован ленточный червь. Яйца таких червей женщины в старину глотали вместо пищевой добавки. Если в тонком кишечнике живет червь, то он потребляет калории, которые не достаются хозяину, который в таком случае… правильно, начинает худеть. Во всяком случае, теоретически.

На передачу меня повезли с работы на такси. С собой я захватила пластмассовый контейнер с костями, ленточным червем и многими другими любопытными вещами. Я абсолютно не представляла себе, что меня ждет, и немного волновалась, особенно учитывая, какой груз я с собой везла. Но когда меня предупредительно препроводили в Зеленую комнату, дали кофе и познакомили с другими гостями, я немного расслабилась. Я поняла, что мой ящик с костями – это не самая чудная часть шоу, потому что здесь находились Рула Ленска, герои «Маппет-Шоу», «Волосатые байкеры» и маленький мальчик, умевший танцевать «Одинокую леди». Когда настала моя очередь выйти на сцену к Алану и говорить о привезенных мною образцах, я совсем не нервничала, потому что мне казалось, что я сплю и вижу чудесный сон.

Должно быть, моя тактика понравилась ведущему, потому что меня снова пригласили на шоу накануне Хэллоуина и предложили выбрать тему по моему усмотрению. Я рассказала о медицинском происхождении понятий о некоторых чудовищах и продемонстрировала законсервированные свидетельства этих заболеваний. Одним из объектов стал лепрозный больной (лепра – это проказа). Больные лепрой считались живыми зомби. Таковыми их считали на Среднем Востоке, а католическая церковь объявила их неумирающими. Они были живыми, но не считались таковыми, а следовательно – были лишены всех прав. Другим примером может служить порфирия, разновидность анемии, которая породила представление о вампирах, потому что люди, страдающие порфирией, не могут находиться на солнце, а зубы их, вследствие болезни, окрашиваются в красный цвет. Устроители шоу даже попросили меня поучаствовать в викторине на тематику Хэллоуина, и, конечно же, я выиграла, потому что очень люблю Хэллоуин! Призом была Золотая тыква – настоящая маленькая тыква, выкрашенная золотой краской. Шесть месяцев я с гордостью любовалась этой тыквой, пока она не сморщилась, превратившись в некое подобие бронзового гриба, и я поняла, что тыкву можно со спокойной совестью похоронить. Она прошла предначертанный всем нам путь и разложилась в земле. Конечно, ее можно было законсервировать и сохранить, как мы сохраняем в банках органы и тела умерших.

Эти образчики стали хитом на телевидении. Человеческие останки обладают силой, которой лишены муляжи и имитации. В Великобритании большинству людей трудно и даже почти невозможно иметь дело непосредственно с мертвецами, и этому есть несколько причин. Одна из них заключается в том, что мы теперь готовим покойников к похоронам не сами, а передаем их тела профессионалам. Другая причина заключается в том, что такие музеи, как тот, в котором работаю я, не допускают всех желающих. Для того чтобы осмотреть экспозицию, надо получить специальное разрешение. Но я чувствую и понимаю, что есть вещи, которым нас могут научить только человеческие останки: они обладают выразительностью и смыслом, которых лишены копии.

Помню, мне было четырнадцать лет, когда на уроке истории учитель начал рассказывать о нацизме. Половину класса в этот момент больше интересовал ароматический дезодорант «Импульс» и книжка «Только семнадцать», и учитель пришел в ярость. «Эти люди делали абажуры из человеческой кожи! – кричал он, –