Медсестра становится белой как мел, и я позволяю себе насладиться этим на мгновение. В моем новом положении есть преимущества, которые выходят за рамки богатства, и одно из них я вижу в режиме реального времени прямо сейчас.

— Конечно, мистер Романо, — быстро говорит она, отступая, чтобы я мог войти в комнату.

— Снова флиртуешь с медсестрами? — Шутит Росси, когда я направляюсь к его кровати, подтягивая один из стульев, чтобы я мог сесть.

— Я женатый мужчина, — говорю я с притворной серьезностью, и Росси фыркает, слегка приподнимаясь.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это ни хрена не значит. Я думаю, что после женитьбы я трахал больше женщин, чем раньше. — Он ухмыляется. — Чем больше у тебя власти и денег, тем больше они выстраиваются в очередь, чтобы упасть к тебе в постель. Попомни мои слова, сейчас ты получишь больше пизды, чем когда-либо до того, как занял мой титул.

— Я его не занял, — подчеркиваю я. — Ты сам его отдал. Я был бы счастлив продолжать ждать.

— Что сделано, то сделано. — Росси хмурится, его легкое настроение рассеивается. — О чем ты пришел поговорить, Лука? Похороны завтра, да?

— Да. Прощание утром, служба после обеда. — Я наклоняюсь вперед, пристально глядя на него. — Нам нужно обсудить угрозу Братвы и что с ней делать. Я знаю, тебе может не понравиться, как я хочу с этим справиться, но…

— Что тут обсуждать? — Росси повышает голос. — Они убили мою гребаную жену, Лука. Мы начинаем войну и убиваем всех русских собак до последней с ее кровью на руках, пока их не загонят так далеко, что они не вылезут из своих берлог в течение следующего десятилетия.

Что ж, примерно такого ответа я и ожидал. Я делаю глубокий вдох, готовясь к битве, которая, я знаю, грядет.

— Я думаю, мы не должны так с этим справляться. Я понимаю желание отомстить. — Быстро говорю я, — это не закончится, Витто. Я хочу направить нас по другому пути.

— Что за другой путь? — Росси сердито рычит. — Они убили твоего отца, Лука. Они убили отца Софии. Твоя мать покончила с собой, потому что не смогла справиться со страхом гадать, когда ты станешь следующим. Сколько еще крови должен приказать пролиться Виктор, прежде чем ты решишь, что все они должны умереть?

— Витто. Будь благоразумен. — Я стискиваю зубы, пытаясь говорить размеренно и не выдавать разочарования. — Как ты думаешь, что произойдет, если мы убьем Виктора Андреева? — Мы должны убрать нескольких его солдат, да. Может быть, даже одного-двух бригадиров. Но мы не можем убить главу Братвы и всех остальных вместе с ним. Что это скажет другим территориям, ирландцам, которых мы изгнали из Нью-Йорка десятилетия назад и с которыми сейчас у нас предварительный мир, если мы просто убьем другого лидера? Проливать свою кровь и кровь любого другого русского на улицах, пока они не покраснеют от нее? Доверия больше не будет. Не будет причин заключать договоры. Это будет тотальная война, и никто не поверит нам, когда мы попытаемся заключить сделку. Наш бизнес основан на делах, Витто. Черт возьми, мы работали с ирландцами над оружием последние семь лет, и это сделало тебя богатейшем человеком.

— Мне на все это насрать. Они убили Джулию. — Лицо Росси краснеет от ярости, и на минуту я беспокоюсь, что он может довести себя до сердечного приступа или чего-то столь же серьезного.

— Прости меня за эти слова, но я не думаю, что ты был так влюблен в нее, Витто, — спокойно говорю я. — Они убили ее, да. Это не останется безнаказанным. Если ты хочешь, чтобы люди, которые заложили бомбы, были мертвы, я попрошу Виктора передать их. Мы сбросим их с причала и будем смотреть, как они тонут. Но ты говоришь о насилии в масштабах, невиданных во Христе, я даже не знаю когда. До моего рождения. Может быть, до рождения моего отца.

— Для сына Марко ты больше похож на Джованни, — рыча, говорит Росси. — Дело не в любви, ты, гребаное дитя. Дело в мести. Это о том, как они убивают то, что было моим. Забирают то, что принадлежало мне. Как бы ты отреагировал, если бы это была София? — Он прищуривает глаза. — Я почти угрожал ее жизни, а ты отбросил всю свою холостяцкую жизнь, которой так дорожил, и бросился надевать кольцо ей на палец, как влюбленный мальчишка. И ты говоришь мне, что не стал бы красить улицы в красный цвет, чтобы отомстить за ее смерть.

Я пытаюсь подумать об этом, всего на мгновение. И я знаю, что он не ошибается. Я вспоминаю о крови, забрызгавшей стены гостиничного номера, когда я вошел, чтобы спасти ее от Михаила, о предсмертных хрипах всех тех мужчин, о зубах на бетонном полу, когда я пытал одного из солдат Виктора, чтобы узнать местоположение. Сделал бы я это и многое другое, если бы она была мертва? Я хочу сказать, что я не уверен. Я хочу сказать, что я знаю, что это не вернет ее, что я бы подумал о благе семьи, что я бы сохранил ясную голову и попытался сделать то же самое, что я делаю сейчас… установить мир и навести порядок на наших улицах. Но правда в том, что я бы убил каждого человека, который хотя бы подумал о том, чтобы причинить вред Софии, вплоть до Виктора Андреева, а затем я бы разорвал его на куски и скормил их собакам.

Однако сейчас это не помогает. Ничто из этого не меняет того факта, что война ничего не исправит. Она только усугубит ситуацию.

— Я бы хотел, чтобы Джулия все еще была здесь. — Спокойно говорю я. — Я вижу твою боль, Витто, и я понимаю твое желание отомстить. Но сколько мирных жителей пострадает в результате этого взрыва? — Я делаю паузу, глядя на него. — Мы привлечем к ответственности закон, если будет слишком много сопутствующего ущерба. И война с русскими будет означать гибель людей, которые не имеют к этому никакого отношения.

— Копы у нас в карманах, как и у них, — говорит Росси, взмахивая рукой. — Горячки не будет, и ты это знаешь.

— Всегда найдется несколько человек, которые настаивают на выполнении своей работы. И если мы доведем это до такой степени, что вмешаются федералы…

— Ну и что? Ты хочешь перевернуться и показать свой живот, как побитая собака? К черту это, — выплевывает Росси.

— Я не сдаюсь. — Я чувствую, как последние капли моего терпения иссякают. — Ты заставил меня стать доном, Витто. Так позволь мне быть доном.

— Я не знал, что выбрал наследника, который окажется таким слабым. — Голос Росси режет. — Я думал, ты сын своего отца.

— Я такой, — говорю я хладнокровно. — И во многих отношениях