конечно, совращать не нужно, но не у всех из вас есть голова на плечах. Много тех, кто головой в штанах думает чаще, кто может клюнуть и напортачить, а распутывать нам.

– Клюнуть? – удивился я.

– Кто-то из вас, в силу юного возраста, может обидеть одну из них. Мало ли на что тогда она решится. Пойдёт в муниципальный совет, расскажет о растлении, что чинят наши студенты. Вы должны понимать, что в этой игре не только вы, в ней – мы все. Роданфорд – не проходной двор. Не один будущий политик его окончил…

Усталый голос опустился в официальный, немного раздражённый регистр. Кочински словно бы вспомнил о важности суровых проректорских обязанностей.

– И когда я говорю «мы все», я имею в виду и вас, мистер Карлсен. Я требую от всех личного присутствия. Не мы сегодня устанавливаем правила жизни, за нас это делают другие. И тогда вы, мистер Карлсен, можете кончить вовсе не доктором наук, как вам кажется.

Откровений и смеха будто не было, и Кочински, вероятно, жалел уже, что дал слабину, поступившись железными проректорскими принципами.

– Уже девять лет я живу в чужой стране, не по своему желанию, сэр. Не говорите мне, что жизнь может измениться. Я это знаю, сэр. Я узнал это раньше, чем вы, – сказал ему Адам. – Но я ни на что не жалуюсь.

Рука Кочински скользнула по дверному косяку, его взгляд будто бы говорил: «Жаль, что меня в десять лет от отца не увезли…»

Он обратился к нам уже через плечо:

– Не покупайте сигареты в лавке О’Брайена, Гарфилд. Студенты Роданфорда официально не курят, а ирландцы неофициально – всё ещё наши враги.

На этом он удалился. Я вернулся в комнату и наконец-то плюхнулся на свою скрипящую никелированную кровать, как следует растянувшись.

– Один вопрос – зачем?

Адам ответил:

– Я не сомневаюсь, Макс, что устроить оргию на территории Роданфорда идея твоя.

Я холодно покосился на соседа, затем ухмыльнулся.

– И что с того? – зевая, промямлил я.

– Как будто ты не знаешь Тео, – Адам поднял тетрадь с подоконника и начал заново изучать свой рисунок.

– И что с того?

– Он развлечётся, но, когда ему надоест, сдаст зачинщика, а с самого, как с гуся вода.

– Он бы не сделал ничего подобного. Я дал ему сигарету.

– А, я не знал этих подробностей. – Адам отшвырнул тетрадь. – В таком случае извини.

Я не ответил.

Цитируя Марка Твена, настоящий друг с тобой, когда ты неправ. Когда ты прав, всякий будет с тобой.

Это правда, Адам постоянно вытаскивал меня из передряг. По-скандинавски просто. Но что за работа при этом кипела в белобрысой башке той, догадаться можно было разве что по взгляду.

Неоднократно я слышал пошлый афоризм, что глаза наши имеют свойство впитывать ужас, который могли наблюдать. У Адама глаза медно-ржавого цвета, какой луна бывает при затмении. Ужасные, ужасные глаза! Я живу с ними девять лет и до чего дожил: избегаю их, словно уберегаю легко вскипающую кровь от щепоти перца.

Иной раз во время бессонницы я всё жду, когда Адам, давно отошедший ко сну, вдруг повернёт по-совиному голову и я увижу вновь эти глаза. И всё не из-за какого-то ужаса пережитого, а потому что в Адаме прячется садист. Если порассуждать, не так уж и прячется, а в открытую проводит свои эксперименты над людьми. Мы с ним братья по случаю. Мясорубка военная нас в один фарш сдавила. Но в наших отношениях я – как дым, не имеющий силы против железа.

Пошарив в тумбочке у изголовья кровати, я достал моток ниток с иглой и запасную пуговицу, затем снял рубаху. Пуговица плоская, но ведь меня дед учил, как делать ножку из нитки. Так что минут за десять справлюсь.

– У меня есть для тебя поручение.

– Всё что пожелаешь, – опять сквозь зевок ответил я.

Адам сосредоточенно набивал рюкзак учебниками.

– Задание с целью перевоспитать тебя. И пожалуйста, прими это не как обузу. Просто так будет лучше, – подытожил он, а затем шлёпнул готовый рюкзак у выхода.

Мне кажется, я был пока что главным экспериментом в его практике. Время от времени Адам подыскивал мне нужную, на его взгляд, почву, сажал, как растение, удобрял и следил за плодами своих опытов. Но вы ведь знаете третий закон Ньютона: действие рождает противодействие. В векторной форме это выглядит так:

m₁a₁ = – m₂a₂,

где а значит Адам, а m значит Макс. Иными словами, Адам читает нотации, а я сопротивляюсь. Как видите, я всегда выхожу со знаком минус.

– Лучше для кого: тебя или меня? – спросил я. Хотя ответ и так знал.

Адам заботился обо мне, как о своём сыне. Сублимировал в меня всё то, чего недополучил от отца. Их отношения, вернее их скупость и непродолжительность, были корнем всей повёрнутой сущности Адама. Когда ему становилось особо паршиво, он брался щёлкать меня и вытряхивать из всех моих кладовых содержимое, отвлекаясь таким образом от собственного содержимого.

Даже за девять лет я не научился быть готовым к тому, что меня в любой момент раскусят, хотя стараюсь этого не показывать. Но будто бы Адаму требуется что-то показывать. Слова его частенько задевают меня за живое. А его взгляд – хотя, возможно, только цвет глаз ореховый – мне сегодня почудился во взгляде Джульетты. И я понял, что не давало мне пойти с ней на завтрак. В её глазах был слишком тот карий оттенок. Слишком. А я его давно уже стал бояться.

Монстр, взаправду. Точно монстр.

Глава 5

Молоко Девы Марии

Дарт внезапно вырос в коридоре посреди толпы сразу после занятий. Мы почти столкнулись. Невозможно было понять, что у него на уме. Это серое лицо всегда выражало одно и то же – мрачность, а его плечи обязательно выдавали напряжённость. Он напоминал старую верную трость, которой периодически пользовался его начальник.

– Мистер Гарфилд, мистер Карлсен, переодевайтесь. После обеда жду вас у выхода из южного крыла.

– Мы переоденемся после обеда, – говорю я. – До регби два часа.

– Сегодня вы не тренируетесь. – Дарт не отводил испытующего пристального взгляда.

– В смысле, как не тренируемся?

– Вам предстоит выкорчевать весь чертополох. За нарушение порядка.

– О! – удивлённо прокомментировал Адам. – Чертополох нарушил порядок?

Дарт ещё более выпрямился.

– Мистер Гарфилд, вы наказаны за организацию непристойного поведения ряда учеников, мистер Карлсен – за неявку на утреннее собрание.

– Организация непристойного поведения? – Я чуть не прыснул со смеху. – Что за нелепость?

– В каком