Дядю Пашу тут все знают: кто-то относится с искренним почтением и уважением, но в основном боятся. Меня спрашивали бывалые жены: “Твоего-то куда повезли?” — “В ИК-9 в Талицах”. — “А, это где дядя Паша…” — и лица моих знакомых мурочек становились загадочными.

Ну, Паша и Паша, видали мы уже и перевидали, пятый год сидим, у меня знакомых воров уже больше, чем докторов наук. Впрочем, от воров мы все же стараемся держаться подальше — народ они, конечно, романтизированный, но не по заслугам честь. Другой мир.

…Мой муж мельком видел дядю Пашу, когда прибыл в новую зону, видела его и я, приезжая на длительные свидания. Ну, ходит какая-то плотная фигура в спортивных штанах с пузырями, пузо голое, на вид полтинничек, живет обособленно, гопник и гопник. Воровского звания у него нет, на ментов не работает, не политический, не бизнесмен — кто его знает, какой масти человек, а на вид ничего интересного.

Положенец дядю Пашу не поминал. По прибытии в зону, если ты человек здесь новый, надо поговорить с положенцем, представиться, вручить верительные грамоты (недаром барак, где живет положенец, называется Кремлем). Положенец ставится ворами в законе (это как генерал-майор ФСБ), как бы рукоположен в должность — типа первого вице-премьера по административным вопросам. Ну, мы и считали положенца главным. Впрочем, довольно быстро обнаружилось, что это не совсем так: наш положенец — только франтёр (так часто бывает с гражданскими вице-премьерами, поставленными силовиками, — да что там с вице-премьерами, и с премьерами случается). Он был хорошим переговорщиком и общался по широкому кругу проблем с ментами и вохрой из области, но главным авторитетом в зоне все же был не он, а как раз загадочный дядя Паша. Серый кардинал, Мазарини и Ришелье в одном флаконе. Но пока не столкнешься сам, степени влияния на королевство не понимаешь.

Сидел муж неспокойно, а режим мы с ним качали слаженно — я снаружи, он изнутри, но методами своими, непривычными для ментов. Они же как привыкли? Есть проблема — ее откупят. Значит, надо побольше проблем человеку создать. Денег мы не давали, зато фиксировали попытки вымогательства и теребили всякие инстанции. Инстанции, конечно, были в доле и в курсе, но вынуждены были что-то с этим делать — понимая, что если не они, то их. Ну то есть как? Жалуешься на полицию главному полицейскому — поставь в копию ФСБ. Пишешь прокурору — СК не забудь. Природные враги должны друг друга уравновешивать и по возможности кусать и всегда с удовольствием воспользуются оплошностью противника, отберут у него кусок, да еще и посадят, только зазевайся, а потом составят и отправят в горние выси рапорт с красным бантиком про борьбу с коррупцией, ога. Или еще хуже: придут в зону пожарные с санитарными врачами под руку да с гострудинспекцией в придачу — эти пока дотла не разорят, не отстанут, чем всегда можно и нужно пользоваться и при случае пугать ими тюремное начальство. Дескать, разорю — напишу бумагу пожарным про ваши безобразия, фиг от них задешево откупитесь. Отлично, надо сказать, работает. При условии, что вы не в пыточной зоне или вообще снаружи.

Но однажды мы с мужем пошли войной на ментов и блаткомитет сразу, получили сильный ответный удар и, в общем, размышляли, зализывая раны, как быть дальше. И тут в нашей жизни нарисовался дядя Паша. Его комичная фигура возникла в дверном проеме отдельного домика на промке, где на зоне работали нарядчики. Народ вокруг притих.

— Ну чего, нарядчик Козлов, рад познакомиться, дядя Паша я. Слыхал про такого? Читал про твои дела в интернете, как с тебя тут миллионы вымогали. Это всё ментовские разводки. Я противник ментов и разводок. Если будут проблемы — обращайся.

Дядя Паша со всей очевидностью ждал продолжения диалога. Мой муж, нарядчик Козлов, аккуратно прощупывал новую ситуацию.

— Паша, вопрос есть. Ты же не положенец? Ведь положенец, воры и менты связаны — так ведь? И как? Ты с кем, дядь Паш?

— Ты про меня ничего не знаешь. Раньше с ментами и на ментов работать западло было. Не по понятиям. Я почему из лагеря ушел? Потому что не могу жить с ссучившимися.

— Что значит — ушел из лагеря? Ты где живешь?

Дядя Паша добродушно рассказал о себе, что живет он в зоне на даче — на промке построил себе отдельный домик. Теплицы, огурчики там, кабачки-помидорчики. Две голубятни, а там с полсотни голубей, все породистые, лапочки мохнатые, хвостики павлиньи, у папки с ладошки клюют — ну не гулюшки, а лебедушки. Сейчас потихоньку начинает вывозить их домой, в село Лежнево. А пока в зоне, живет себе на даче один — впрочем, имеются также свинарник, перепелиное хозяйство, повар-француз да небольшая свита. Повар достался дяде Паше в наследство от главы МГК КПСС товарища Гришина (одного из потенциальных преемников товарища Брежнева). Товарищ Гришин обучал талантливого кашевара в академии кулинарного искусства в Лионе, для себя берег, да и не дождался своего светлого обеденного часа — помер до возвращения повара из академии. А повар без надзора задурил, по окончании родной советской власти связался с Коржаковым, потом с торговлей подмосковной землей, ну и огреб свои шесть лет. Имея профессиональный нюх, в зоне повар сразу нашел надежное крыло дяди Паши. Готовил выпускник лионской академии кулинарного искусства как бог. И закуски, и разносолы, грибы сушил, капусту квасил, да и огород дядипашин был на нем. Конечно, при таком дворе имелась свита, со всеми ее приметами и особенностями, но без лишнего пафоса — человек 20, не больше. Свита помогала дяде Паше по хозяйству за еду и защиту, а дядя Паша оберегал свой отряд от любых посягательств блатного люда.

До посадки ранее несудимый дядя Паша был крупнейшим пополнителем общака в Ивановской области. Убежденный бандит, но с крепкими понятиями — дон Корлеоне времен расцвета, как-то так. Много чего было в его жизни, как и у упомянутого дона, да и сел он по понятиям: кто-то спалил большой бандитский бизнес межрегионального масштаба (а скорее, это был переход контроля от РУБОПов к ФСБ), и уважаемые в криминальном мире люди попросили дядю Пашу кое-что взять на себя, обещая не больше пяти лет — как первоходу. Дядя Паша взвесил резоны и взял да и получил двадцать лет. Ох и сильно тогда затаил вопросы к коллегам дядя Паша, но перегруппировался, сориентировался, закидал суд ассигнациями и добился пересмотров и снижения себе срока до восьми лет, которые худо-бедно подходили к концу.

Паша смог бережно и любовно сохранить в зоне важные для человека 90-х атрибуты. Он с нежностью показывал людям, которым доверял, фото своего деревенского домика (800 кв. метров), с клумбами, статуями и прудом, где водились зеркальные карпы (“Глубина пруда — 4 метра”, гласила завитушечная подпись под фото). В нехитром дядипашином альбоме отдельно хранилась фотография его верного вороного коня — шестисотого мерина, ожидавшего хозяина в теплом гараже. На следующей странице — монументальное фото уважаемой супруги, так же верно его ждавшей, а также фото широкозадого джипа хозяйственной и крепкой дядипашиной жены.

Дядя Паша редко был трезв — с поставкой спиртного на зоне у него проблем не было. Довольно часто, нагрузившись водочкой под огурчик, дядя Паша заходил к дежурному офицеру на вахту — ведь у важного человека при большом хозяйстве много разных дел в сфере интеграции сопредельных группировок и таможенного союза с соседними зонами и территориями. Когда дядя Паша наблюдал непорядок, неподчинение или подозревал заговор, в выражениях он не стеснялся. “Михалыч, твою мать! — начинал дипломатические переговоры с дежурным офицером дядя Паша, который с ментами разговаривал исключительно на мате и с наезда. — Хрен ли у меня тут два часа под воротами стоит машина с пшеном для моих голубей? Чё не пропускаешь, паразит?” А надо понимать, что передачи в зону ограничены двадцатью килограммами строго отобранных по инструкции продуктов раз в два месяца и вещи, требующие термообработки (как пшено), в зону не допускаются, а уж тем более не допускаются груженные пшеном частные автомобили. А тут еще и старшего офицера в зоне при зеках опускают, матеря его вдоль и поперек. “Ща вмажу!” — откровенно говорит дядя Паша дежурного офицеру Михалычу, употребляя, конечно, другой глагол.