Кроме того, убедившись в вашей лояльности, он приказал мне снять караул, охранявший ваше жилище. Отныне вам позволяется свободно передвигаться по всей стране. Разумеется, вы должны соблюдать при этом всяческую осторожность, дабы не убить и не покалечить никого из подданных его величества. — Сообщив мне эту приятную новость торжественным тоном, Гурго сказал — уже неофициально, что, по его мнению, это еще раз подтверждает предположение о грядущей войне с Блефуску и о планах, которые имеются у императора относительно моего в ней участия.

Его рассуждения вызвали у меня воспоминание о недавней трагической и загадочной находке и о мыслях, посетивших меня минувшей ночью. Выдержав небольшую паузу, я настоятельно попросил Гурго все-таки рассказать о причинах заброшенности бывшего храма. Поначалу он отнекивался. Я настаивал, даже намекнул ему на то, что снятием императорской опалы он все-таки обязан мне — ведь не появись в этих краях я, не было бы и должности флестрин-наздака, на которой он так хорошо зарекомендовал себя.

И тогда кормолап нехотя поведал мне о давних событиях.

— Все это, как вы, очевидно, уже догадываетесь, было связано с Великим Расколом, — так начал свой рассказ кормолап Гурго. — Несмотря на преследования, на изгнание и казни большого числа бунтовщиков, часть лилипутов продолжала втайне придерживаться старых обычаев. В какой-то момент император проявил милость. Специальным указом он позволил еретикам разбивать яйца с тупого конца — при условии, что те, прежде чем разбить яйцо, щелкнут пальцем по его острому концу. Большинство еретиков приняли столь щедрое предложение. Их назвали сеттики, то есть лояльные…

Далее мой друг поведал мне, что некоторая часть тупоконечников отвергла императорский компромисс. При этом они пребывали в убеждении, что не следует бежать в Блефуску, как это сделали ранее десятки тысяч еретиков. Нет, эти тайные тупоконечники (их называли коркуры, иначе — треснутые) считали, что бегство из Лилипутии — слабость, недопустимая для истинно верующих. Сектантов преследовали — и официальные власти, и даже сами тупоконечники, получившие возможность свободно исповедовать свои убеждения. Но чем больше кар обрушивалось на головы коркуров, тем упорнее и фанатичнее становились уцелевшие. Ересь проникала и в ряды священников. И это было опаснее всего, ибо священники-еретики превращали свои храмы в настоящие капища богохульников. А богослужения в них все чаще обретали изуверские черты.

Несколько лет назад это приняло форму настоящего бедствия. Со всех концов страны доходили страшные слухи об исчезнувших без следа горожанах. Разумеется, творили, что их похищали тайные тупоконечники для кровавых жертвоприношений в своих тайных капищах.

— И вот наконец, — сказал Гурго, понизив голос, — в начале года Синего Лепестка в самой столице пропали пятеро горожан. Его величество был крайне встревожен этими событиями и приказал военному министру гальбету Болголаму найти и примерно покарать виновных. Следы привели в этот храм, — кормолап окинул сумрачным взглядом мое жилище. — Выяснилось, что он уже давно стал оплотом коркуров. И священник, который проводил здесь богослужение, был в действительности главой тайных тупоконечников всего Мильдендо, а значит, и всей Лилипутии. Он имел тайные сношения с вождями еретиков, жившими в Блефуску, и с блефускианскими шпионами. Но самое страшное заключалось в том, что в храме регулярно проходили еретические службы, сопровождавшиеся самыми кровавыми и чудовищными обрядами… — Мой друг закрыл лицо руками. Справившись с приступом слабости, вызванным тягостными воспоминаниями, он продолжил: — Люди, посланные Болголамом, обнаружили тела похищенных во рву, недалеко от городских ворот. Все они были обезглавлены в соответствии с мерзким обычаем коркуров. Причем все указывало на то, что жертвоприношение было совершено в этом храме. Император приказал хранить страшную находку в тайне, не желая вызывать народные волнения. Но слухи просочились, и в столице началась паника. Лояльных стали подозревать в тайном сочувствии коркурам, имели место кровавые эксцессы — несколько сот правоверных жителей Мильдендо устроили самосуд над тупоконечниками-сеттиками, жившими по соседству. Королевские войска взяли под охрану квартал тупоконечников, чтобы уберечь их от народного гнева. Коркуры же укрылись в этом храме, забаррикадировав вход. Кстати, — заметил кормолап, указывая на гигантскую дверь, — в те времена дверь имела обычные размеры. Так вот, коркуры во главе со священником оскверненного храма превратили свое убежище в неприступную крепость. Болголам по приказу его императорского величества окружил храм гвардейцами. Затем, через глашатаев он передал требование императора Гольбасто, чтобы священник Фрель Релок, совершивший ужасное жертвоприношение пяти остроконечников, добровольно явился в суд и там открыто признал свою вину, уповая на милость его величества. Однако тот не внял призыву — из трусости — и даже во имя спасения невинных тупоконечников-сеттиков, которые в любую минуту могли стать жертвами разъяренных остроконечников, не пожелал прийти в суд. Его прихожане приняли решение добровольно уйти из жизни. Но поскольку самоубийство — большой грех, на который никто из них не мог пойти, было принято решение пожертвовать одним, определенным по жребию. Он должен был убить ночью своих товарищей; самому же ему предстояло пасть от рук осаждавших. Но так случилось, что он был лишь ранен во время утреннего штурма. От него стали известны не только подробности той страшной ночи. Единственный захваченный живым коркур признался, что священник-изувер ушел тайным ходом и бежал в Блефуску… — Гурго вздохнул. — Когда о бегстве Фреля Релока стало известно в городе, гвардейцы более не смогли сдерживать толпу, осаждавшую квартал тупоконечников. Результатом стала ужасная гибель почти пяти тысяч мильдендцев-сеттиков, разбивавших вареные яйца с тупого конца по разрешению императора… Следом же кровавые погромы прокатились по всей стране… — Он помолчал немного и добавил: — Вот тогда-то император и приказал сделать в этом бывшем храме ворота такой величины, чтобы никто и никогда не смог превратить это сооружение в неприступную крепость, — закончил Гурго и замолчал с мрачным видом.

— Скажите, друг мой, — спросил я осторожно, — вы говорите, что, когда тела пропавших горожан обнаружили во рву, найдены были и следы, неопровержимо указывавшие на этот храм как на место совершения убийства. А что это за следы? И каким образом они указали на этот храм как на место злодейского жертвоприношения и на беглого священника как на инициатора отвратительного деяния?

— Ну, во-первых, тела убитых были брошены в ров под стенами храма, — ответил кормолап. — Во-вторых, они были запеленаты в специальные ритуальные пелены с гербом именно этого святилища. Наконец, сами еретики не оспаривали этого.

— А их спрашивали? — поинтересовался я.

— Во всяком случае, тот самый коркур, о котором я вам рассказал…

— Единственный, оставшийся в живых, — уточнил я. — Единственный свидетель.

— Да, он. Так вот, этот самый коркур подтвердил все то, о чем я вам сейчас рассказал.

— Он еще жив? — спросил