— Кто это? — спросил Хани. — Я никогда не видел таких воинов и даже не читал про что-либо похожее.

— Интереснее другое, — заметил Чани. — Они какие-то полупрозрачные, сквозь них видно все.

— Так и должно быть, — подтвердила грустно Рюби.

— Должно? — даже Чани не смог скрыть удивления.

— Да.

— А ты обратил внимание, что изображено на щитах? — вмешался Хани.

— Нет, — отрубил Чани.

— И тоже зря.

— Почему?

— Я увидел серебряного льва на голубом поле.

— Герб нашего города? — изумился Чани.

— Именно.

— Да, это герб Акантона, — подтвердила Рюби. — Всадники легкой кавалерии Приморской провинции. Никогда не думала, что снова увижу их, казалось, они канули в прошлое навсегда и больше не выйдут на землю. Но мы ошиблись. — Она закрыла ладонями лицо.

— Если это враги, с ними нужно было сразиться. Их всего трое, — настырно сказал Хани.

— Пока это не враги. И ты не убьешь их, они мертвы уже больше тысячи лет.

Постепенно дорога с равнины втянулась в гряду маленьких холмов, на склонах которых под слоем дерна просматривались белые полосы. Чани объяснил, что это меловые холмы, предгорья Черных гор — хребта, уходящего к северу от пересекающих остров Туманных гор. Подходил к концу четвертый день путешествия, и Хани уже начал присматривать удобное место для ночлега. Он любил отдыхать хорошо и старался, чтобы даже полевой лагерь был как можно уютнее.

Дорога, плавно изгибаясь, текла вокруг пологого холма, поросшего редкими соснами, торчащими на фоне красного заката диковинными золотисто-розовыми свечами. Вдруг три черные фигуры отделились от стоящего на самой обочине дерева и шагнули им навстречу. Хани, вспомнив всадников и странные слова Рюби, схватился за оружие. Тем более, что двигались люди совершенно бесшумно, как призраки. Их можно было принять за ожившие продолжения вечерних теней. Чани, немного помедлив, тоже взялся за меч, но Рюби осталась совершенно спокойной.

Самый высокий из воинов, на щите которого виднелась красная полоска десятника, поднял правую руку и гортанно, со странным акцентом, сказал:

— Мир вам.

— И тебе мир, — откликнулась Рюби.

Теперь Хани рассмотрел их зеленые шелковые кафтаны, обильно расшитые серебром. На воинах не было доспехов, и вообще одежда, украшенная богатым замысловатым узором, усыпанная каменьями, со множеством кружевных фестонов, серебряных цепочек и бляшек, больше напоминала женское платье, чем мундир солдата. Но на поясе у каждого висел длинный прямой палаш с фигурной серебряной рукоятью, хотя казался он совершенно чужеродным и неуместным.

— Простите, — вежливо сказал десятник, — но дальше вам нет дороги.

— С каких пор вдруг дороги стали закрываться для мирных путников? — недоброжелательно поинтересовалась Рюби. — Или снова вернулись смутные времена?

— Дороги для мирных путников по-прежнему открыты, — возразил десятник. — И смутные времена войн, крови и пожаров не наступили, и мы не желаем, чтобы они когда-либо наступили. Мы делаем все для этого. Вот потому дороги закрыты для вас.

Брови Рюби взлетели вверх.

— За что же нам оказана такая высокая честь?

— Вчера в наш город прискакали вестники магистрата Акантона.

— А вы уверены, что они именно из Акантона?

— Это не мое дело, верить или не верить, — качнул головой десятник. — Я маленький человек, я только выполняю приказы. Мне сказали, что прибыли гонцы из Акантона, значит они действительно прибыли оттуда. Я не имею права сомневаться в приказах Директории свободного города Келхоупа.

— А свое мнение у тебя есть? — начал злиться Чани.

— Мнения нет, есть приказ. Нам прислали дружеское предостережение, сообщив, что по дороге идут трое, несущие с собой те самые кровь и огонь, избежать которых мы хотим.

— И описали наши приметы, — зловеще закончил Чани.

— Да, — подтвердил десятник.

— На-адо же, — растягивая слова, произнес Чани. — Почему нас так боятся?

— Это не мое дело, — упрямо повторил десятник. — Мне приказывают — я исполняю. И мне приказали предупредить вас, что ворота Келхоупа не откроются перед вами. Вам лучше свернуть.

— В Черные горы?

— Да.

— Ну, это мы посмотрим.

Чани медленно потянул меч из ножен. Десятник, заметив это, слегка побледнел, но не отступил. Он был храбрее акантонского капитана. Быстрым движением он поднес к губам изящный серебряный свисток и выжидательно замер. Хани тоже обнажил свой меч и приготовился драться, он ждал только знака старшего брата. Но Рюби остановила их.

— Подождите. — И снова обратилась к десятнику. — Но мы не собираемся останавливаться в Келхоупе. Мы сразу пройдем дальше, старой королевской дорогой.

— Нет. Дорога закрыта, — стоял на своем десятник. — Старая королевская дорога, так же, как и северный тракт, проходящий через наш город, закрыты для вас.

— Куда же нам идти?

— Это ваше дело. Я только выполняю приказ, — с упорством деревянного истукана повторил десятник.

— Зачем ты слушаешь это расфуфыренное чучело? — шепнул на ухо Рюби Чани. — Они же не умеют сражаться. Опрокинем их и пойдем дальше, куда нам нужно.

Его глаза мрачно загорелись, так внезапно пламя почти потухшего костра прорывается синеватыми языками сквозь толстый слой остывшего пепла, чтобы опалить неосторожно поверившего в спокойствие кострища. Напуганный этим, десятник нервно дернулся и пронзительно засвистел в свисток. Мгновенно откуда-то из темноты возникло множество воинов, заблестели лезвия обнаженных мечей.

Рюби покачала головой.

— Нам нужно уходить.

— Ты испугалась? — насмешливо спросил Чани.

— Нет. Просто нам сейчас невыгодно привлекать лишнее внимание. Мы должны идти по возможности скрытно. Не прячась специально, но и не крича о себе на всех углах.

Десятник, ободренный их заминкой и появлением подкрепления, давшего ему численный перевес, властно крикнул:

— Схватить их!

Однако прежде чем солдаты успели сделать хоть один шаг, Рюби щелкнула пальцами, и вспыхнул ослепительный клубок прозрачного красного сверкания, напоминавшего расплавленное стекло. Это был необычный огонь, так как не чувствовалось никакого жара, но красный свет был так ярок, что заставлял жмуриться и буквально пронизывал насквозь. Ослепленные воины выронили мечи и с криками начали кататься по земле, закрывая ладонями лица. Рюби с горечью смотрела на них. Хани понял, что ей сейчас так же больно, как и этим людям.