Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Улыбаясь, я повернулась в сторону дорожки, чтобы пробежать оставшуюся часть моего маршрута, в конце которого меня уже будет ждать Руслан. Пробежкам на улице он предпочитал тренажерный зал, но предложил вместе позавтракать.
Спохватившись, я на ходу потуже затянула на талии свою ветровку, а когда подняла взгляд, остолбенела, ведь в нескольких метрах от меня, прямо посреди беговой дорожки, стоял Астахов. Он не обращал никакого внимания на то, что затруднял движение всем, кто как и я, решил пробежаться этим субботним утром.
«Только не забывай, не забывай
Когда были вдвоем и на всех наплевать»[5]
Каждое слово этой проклятой песни отпечатывалось в моем сознании, пока мы с Астаховым не сводили друг с друга глаз.
Я хотела… нет, я должна была отвернуться от него, проигнорировать и побежать дальше. Как можно дальше от него. Он бы позволил мне это сделать, уж точно не стал бы гнаться за мной через всю набережную, как последний псих. Но вместо того, чтобы уносить отсюда ноги, я достала из ушей наушники и сделала шаг вперед.
– Тимур Андреевич, – я приветственно кивнула, как если бы встретила обычного преподавателя, а не свою первую любовь. – Тоже бегаете?
Черные спортивные штаны и белая футболка, подчеркивающая рельеф мышц, смотрелись на нем так, что у меня резко пересохло в горле.
– Однажды мне сказали, что это помогает проветрить голову, – сказал он, в два шага сократив расстояние между нами. – Здравствуй, Мира.
Я молилась, чтобы после его слов удалось сохранить на лице видимость равнодушия, ведь прекрасно помнила, когда и при каких условиях сказала ему это. Черт, определенно нужно было убегать отсюда, во всех смыслах этого слова, пока была возможность.
– Тогда удачи вам в этом, – я даже смогла улыбнуться. – До свидания.
Глупо было думать, что мне удастся вот так просто уйти, но попытаться точно стоило.
– Мира, подожди, – Тимур решительно преградил мне путь. – Мы можем поговорить?
– А сейчас мы что делаем?
– Ты поняла, что я имею в виду.
Конечно же я поняла, кретин. Только ты никак не поймешь, что нужно было оставить меня в покое еще две недели назад.
– Тимур Андреевич, давайте не будем портить друг другу такое чудесное утро, – сказала я с нажимом в голосе и шагнула в сторону. Астахов повторил мое движение, вновь вставая передо мной горой.
Горой, которая вдруг двинулась на меня.
Я начала пятиться, но Астахов пресек это сразу, положив руку мне на обнаженную талию.
– Что вы делаете? – испуганно пискнула я, боясь не его, а реакции собственного тела. – Что вам нужно?
Его рука медленно притягивала меня ближе, а взгляд жадно изучал мое лицо, периодически опускаясь к груди.
Со стороны это наверняка выглядело очаровательно – я не сомневалась, что в моем взгляде не было ни капли страха. Я не боялась Астахова, он никогда не причинил бы мне физического вреда.
Зато в свое время мастерски уничтожил морально.
– Тимур Андреевич, – выдохнула я, когда он все же притянул меня почти вплотную к себе. Мы оба тяжело дышали, а кожа горела под его ладонью. Мое предательское тело остро реагировало на происходящее, и вскоре жар от прикосновения и потемневшего взгляда перешел вниз живота. Господи, я буквально плавилась изнутри и уже представляла его губы на своих.
Нет, нет, нет. Только не это.
– Тимур… – выдохнула я, из последних сил сопротивляясь собственным желаниям, и уперлась ладонью в его грудь, не позволяя оказаться ко мне еще ближе. – Пожалуйста, не надо. Оставь меня.
Астахов на мгновение прикрыл глаза и стиснул зубы, но руку с талии не убрал.
– Не могу, – процедил он. – Я не могу оставить тебя, Мира.
Лжец.
– Однажды уже смог, – напомнила я, вернув ясность мыслей, и сама сделала шаг назад. Рука Астахова, которой он только что сжимал мою талию, повисла вдоль его тела. – Сможешь и теперь.
– Я не собираюсь оправдываться, – твердо сказал он, поймав мой взгляд. – Осознание, какую ошибку я совершил, настигло меня почти сразу. Я лишь хочу рассказать, что мной двигало в тот момент.
Сволочь.
– Прошло больше года, Тимур. Если ты не провел предыдущие шестнадцать месяцев на закрытом секретном объекте без возможности использовать чертов телефон, то я не желаю сейчас ничего слышать. У тебя было предостаточно времени поведать мне о своих мотивах.
Я выпалила все это на одном дыхании. Невероятно, как мне удалось не сорваться на крик.
– Все, что было, давно осталось в прошлом, – продолжила я уже спокойнее. – В настоящем ты мой преподаватель, научный руководитель и куратор. И этого более, чем достаточно. Я бы даже сказала, что это уже перебор.
Тимур грустно усмехнулся.
– Тот хлыщ, притащивший тебе ирисы, – вдруг сказал он. – Кто он?
– Мы встречаемся, – ответила я, глядя ему в глаза.
– Давно?
– Тебя это не касается.
Астахов взглянул на меня так, что на краткий миг стало страшно. Он резко притянул меня к себе своей ручищей, пока я, точно завороженная, никак не могла вырваться из плена его глаз.
– Ошибаешься, Мирослава, – прошептал он. – Меня касается все, что связано с тобой.
А потом его губы накрыли мои, и весь мир разлетелся на миллиард осколков. Одной рукой Тимур все еще удерживал меня за талию, а второй обхватил шею, пока его рот заявлял на меня права.
Ощущения были настолько острые, что слабели колени, и если бы Тимур не прижимал меня к себе, я бы уже растеклась лужицей по земле. Пока он целовал меня, с каждой секундой моя потребность в нем возрастала в геометрической прогрессии. Каждая клеточка моего тела трепетала от его близости, аромата его парфюма и от осознания, как сильно мне его не хватало. Как сильно я скучала.
Наверное, так себя чувствуют все, кто пытался бросить вредную привычку, стойко выдерживал какое-то время, а потом срывался. В этот момент я испытывала настоящий кайф и самозабвенно отвечала на поцелуй.
Удивительно, но именно мысль, что я прямо сейчас запускала свой язык в рот преподавателя, смогла меня отрезвить.
Проклятье, да что со мной?!
Разозлившись на себя даже больше, чем на Астахова, я распахнула глаза и оттолкнула обезумевшего мужчину обеими руками. А когда он попытался снова притянуть меня к себе, я влепила ему пощечину, которая больно обожгла мою ладонь.
– Не смей. Никогда больше не смей целовать меня, – мой голос походил на шипение разъяренной кошки. – Я проклинаю тот день, когда