class="p1">Местность, конечно, ужасная: это не парк Сабатини, где одинокий поляк на скамейке, стрелять с улицы глупо, даже если объект будет прогуливаться у ворот. Бомба? Это самоубийство, сразу же возьмут, полно охраны и слишком тут пустынно. Он все же хотел сам, хотел отличиться, но явно не выгорало. Оставались Давид и Рамон, уравнения с несколькими неизвестными.

Давид Сикейрос зажегся и притащил на встречу в кафе бездну полезного: всего охраны шесть человек, трое снаружи, трое внутри, все прекрасно вооружены, начальник — американец Роберт Шелдон Харт, предан Троцкому фанатично. И не только информацию сообщил Сикейрос, он уже переговорил со своими и поручил своей модели и любовнице Ане снять квартиру на Авенида Виена, желательно недалеко от особняка клиента — так конспиративно именовали в беседах создателя Красной Армии. Зачем? Обольстить охранников, пригласить к себе, споить, выжать все соки, отвлечь.

Давид уже все спланировал без Серова, он просто упивался операцией, он уже расширил группу до десяти человек. Мгновенный налет. Ликвидация охраны (желательно не убивать). Дальше все ясно. Шлепнуть прямо в череп, да так, чтобы птичьи мозги клиента разлетелись по всей Авенида Виена.

Клим остался недоволен планом: непродуманно, слишком сумбурно, никто толком не знает, что происходит за каменной стеной, нужно внедрить агента. Утешало, что Сикейрос все брал на себя, о Климе он никому не сказал ни слова, близким друзьям-боевикам подал все как собственную блестящую идею — кстати, в этом он совершенно не сомневался, только гениальная голова способна на такое, и что товарищ Анджей в сравнении с великим художником?

Всегда иметь запасной вариант, даже два — это Клим усвоил давно, жизнь полна сюрпризов, вдруг завтра Давид заболеет и сляжет в больницу? Марию посещал регулярно, словно муж; иногда заставал Рамона, но присутствие матери мешало, тесного личного контакта не выходило, наконец тайно от Марии вытянул в город. Ужинали в отличнейшем ресторане с выходом в сад, говорили о высоком, приступили к десерту. Пошел ва-банк.

— Меня радует, Рамон, что вы, как и ваша мать, твердо решили посвятить свою жизнь освобождению рабочего класса от ига капитала. Но есть два способа борьбы: открытый и закрытый. Признаюсь, что последний гораздо эффективнее и ближе моему сердцу.

— А что это значит — закрытый? — поинтересовался Рамон. — Шпионаж?

Мальчик сообразительный, это хорошо, гораздо хуже, если решил бы, что это тайные маевки в лесу. Только не спешить, не все сразу, пусть привыкнет, вот в семнадцатом все считали, что большевики слабы и не продержатся и месяца.

Потом свыклись, теперь это кажется бредом. Свыклись и с одной партией, и с одной линией, и с разгромом черносотенной церкви. Только не спешить.

— Шпионят филеры и прочая мелкая сошка, а мы, революционеры, собираем информацию, необходимую для борьбы с врагами.

Вспомнил, как оглушительно гудел орган в соборе. Вот и он сейчас такой же орган, в конце концов, разве коммунизм — это не вера?

Худой, тщедушный Рамон с интересом слушал рассуждения старшего товарища, иногда поправлял очки, пощипывал баки. Оказалось, что в Испании он уже занимался нелегальной работой, однажды в крестьянском облачении бродил по деревне, выведывая расположение фалангисгской артиллерии.

Первая встреча обернулась комом: Рамон похвалился маме, что обрел нового друга, Мария закатила Климу скандал, чуть не разошлись. Почему без ее ведома? Без согласования? Что надо от сына? Будто она резидент или начальник разведки. Да ничего не надо, в конце концов, сын уже не дитя, с ним интересно, он много знает о Мексике, а такая информация тоже нужна.

Сузила глаза от злости, чувствовала вранье, но успокоилась на карельской березе…

Тише едешь, дальше будешь.

Сначала ненавязчивые беседы о друзьях, рассказывал откровенно, ничего не утаивал. Потом просьба о них написать, брови не полезли вверх, воспринял правильно, написал подробно. Затем поручение передать письмецо человеку в вязаной кофте, с трубкой в зубах, в фойе отеля «Экселсиор», согласился легко, никто не пришел (и не собирался), письмецо не вскрыл (проверка), вернул и даже расстроился, что ничего не вышло. Конечно, тут бы еще несколько заданий посложнее, но прижимало время, Москва теребила, видимо, Иосифу Виссарионовичу не терпелось.

— У меня к вам более серьезное поручение. Это даже не мое поручение, а руководства Коминтерна… — многозначительная пауза, чтобы Рамон осознал всю грандиозность своей миссии. — Троцкий на данном этапе превратился для нас в противника номер один. Он хитер, способен, коварен, как лисица. Нам нужно знать и о нем, и о его стратегии. Я хочу поручить это вам.

Глаза Рамона заблестели. Какая честь! Какое доверие!

— Но как? Я же с ним совершенно незнаком.

Для начала попросил детально проштудировать труды Троцкого и его приспешников, почувствовать себя единомышленником, освоить азы идеи мировой революции, проникнуться отношением предателя к сталинскому правлению как к термидору и предательству дела Ленина (когда говорил, пугался своих собственных слов, так это звучало непривычно и антисоветски) и, конечно же, нажимал на конспирацию, ни слова ни матери, ни друзьям, ни подругам, никому!

На вилле в Койоакане жизнь текла своим чередом. Троцкого волновала агрессия Гитлера, он не скрывал ненависти к нему и писал, что поддержит Сталина, если фашисты нападут на первое государство рабочих и крестьян. Мировой революцией уже давно не пахло, но разве он мог мечтать об Октябрьской, когда вышел из царской тюрьмы после Февраля? История неожиданна и загадочна, она порой выделывает такие фортеля, что не придумает никакой Жюль Верн! Фортеля разные, иногда летишь к небу, а иногда оказываешься в луже: разве он мог предполагать, что его, второго человека после Ильича, эта выдающаяся серость Иоська выпрет в Алма-Ату? А затем за кордон, просто даст пинка в зад, словно он пешка и ничто, словно не под его руководством победили в Гражданской войне! О Йоська-иезуит, хоть и не выучился в попа, но кое-что постиг. Доходили вести, что он организовал убийство Кирова (толком его он не знал, спица в колеснице), да еще целовал в губы на похоронах, злодей, куда там Макбету или Яго! Аллилуеву тоже прикончил, Горького отравил, затравил Куйбышева и Орджоникидзе (и поделом им! как они в свое время его шельмовали! все-таки есть правда на земле и за все приходит расплата!). О своих делах, о красном терроре, о расстрелах, о залитых кровью Кронштадтском и Ярославском мятежах не думал, в конце концов, революции в белых перчатках не делаются. После смерти Ленина все и проявились, все мерзавцы под дудочку главного выползли на свет: наивный дурак Бухарин (его немного жалко, пули он не заслужил, Ильич его любил, он всех любил,