Вдобавок, когда они занимались погрузкой, Тима кое-что заметил на обтекателе турбины: остаток надписи. Первая часть была давно разглажена потоками воздуха, но вторая до сих пор читалась ясно и чётко: «…и голод тысячи».

…и голод тысячи.

Тот, кто оставил это послание, или предупреждение, или проклятие, явно знал, о чём пишет. Тима не сказал о находке Майскому. Решил, что хоть у кого-то из них уровень ужаса должен быть ниже, чем у другого.

Через пятнадцать минут они миновали Ушаковку, деревеньку, забитую современными коттеджами, и Майский свернул с шоссе влево. Грузовик тяжело вошёл в поворот, громыхнув полуприцепом. Турбина с рычанием застонала. По крайней мере, так померещилось Тиме. Майский ничего не заметил, увлечённо направляя машину по просёлочной дороге в сторону видневшейся чёрной глади.

– Как мы это сделаем? – спросил Майский, когда они выехали на пляж.

Тима выглянул из кабины. Заводь и видневшаяся за ней Волга напоминали непроницаемое стекло, на котором колыхалась одинокая светлая капля – близнец ущербной луны в небе. Её светящегося ореола хватало, чтобы берег не терялся в темноте. Справа наблюдалась тень причала, с которого наверняка ныряли. К воде вёл пологий спуск из песка. Сами песчинки походили на скорченных насекомых. Ночь меняла всё.

Оценив обстановку, Тима сказал:

– Разворачиваемся и сдаём задом. А потом толкаем эту штуку в воду так долго, как сможем.

Майский кивнул:

– Принято.

Разворачивать автопоезд, чья длина немногим не доставала до пятнадцати метров, было проблематично. Песок тоже создавал определённые трудности с манёврами. Спасали только полный привод и пневматическая подвеска. Спустя семь минут Майскому удалось развернуть грузовик так, чтобы полуприцеп смотрел в воду.

И монстр проснулся.

Турбина взревела, и накрывавший её тент вздулся и сжался, словно синеватое лёгкое. Лопасти винта пришли в движение. Вращение становилось с каждой секундой всё быстрее.

Авиационный двигатель работал без какого-либо внешнего источника питания.

– Господи, Герман, газуй! – проорал Тима.

Лицо Майского прибрело странное выражение. Он словно очутился за столом с игрушечным поездом, на пути которого положили пластикового человечка. Только отыгрывать приходилось сразу две роли: машиниста и человечка.

Грузовик зарычал. Из-под передних колёс взметнулись фонтаны песка.

Полуприцеп с шумом и брызгами врезался в воду. Задние фонари продолжали светить ещё около десяти секунд, а потом погасли.

Турбина завизжала и забилась в путах ремней. Выходившая из сопла струя отработанного газа разрывала воду на двенадцать метров, обнажая дно, и не давала заводи залечить рану. Водяная пыль взлетала до самого неба. Тент сорвало, три из восьми стяжных ремней лопнули.

И если это казалось противоестественным, то дальнейшее окончательно обратило происходящее в кошмар.

Турбина, рыча, свистя и харкая желтоватым гноем, поползла по поддону прицепа. Двигалась благодаря поглощённому и выброшенному воздуху. Всасывала его с немыслимой скоростью и скользила по его зыбкой плотности. Или же сам Дьявол положил лапу на любимую игрушку и принялся толкать её.

Майский закричал и переключил рычаг коробки передач на первую скорость. Нога утопила педаль акселератора в пол. Но ничего не происходило. Грузовик стягивало на глубину вместе с полуприцепом и обезумевшей турбиной. Вода перед машиной забурлила. Ещё немного, и заглохнет движок.

Тима лихорадочным взглядом окинул приборную панель. И с чего он вообще решил, что сможет что-либо сделать отсюда? Он распахнул дверь кабины и полез наружу, схватившись за поручень для рук. Ощутил на себе невероятную мощь ветра. Униформа охранника затрепетала, форменную бейсболку с эмблемой завода сорвало и унесло прочь.

– Ты с ума сошёл! – проорал Майский. – Вернись в кабину!

Но Тима его не слышал. Он не отрывал глаз от бешено вращавшегося вентилятора, впитывая всем нутром невозможное: как авиационный двигатель, сбросив остатки ремней, осмысленно елозит по поддону полуприцепа. За лопастями сверкали звериные зеленовато-жёлтые глаза.

Тварь, прятавшаяся в обтекаемом панцире, определённо ухмылялась.

Продолжая держаться за ручку, Тима перебрался на полуприцеп, а затем распластался на его платформе. Вцепившись в раму, потянулся к топливному баку. Там находился рычаг замка́, отвечавшего за крепление прицепа к тягачу. Дёрнул рычаг на себя и влево. Зашипело, но полуприцеп так и остался сцепленным с грузовиком.

Ничего не понимая, Тима беспомощно завертел головой. Его понемногу стаскивало во вращавшуюся пасть-пропеллер. Вода поднималась. Наконец он сообразил, в чём дело.

– Герман! Пульт! – закричал Тима. – Нажми кнопку, чёрт возьми!

Пульт управления расцепкой обнаружился в специальном кармашке с левой стороны сиденья водителя, и Майский с воплем нажал нужную кнопку.

Шкворень полуприцепа, представлявший собой стальной стержень, выскочил из предназначавшегося ему паза. Провода, соединявшие кабину грузовика и полуприцеп, а заодно отвечавшие за пневматику и электрику, натянулись и со свистом лопнули.

Полуприцеп с водянистым фырканьем начал погружаться в заводь.

Тима издал ликующий вопль и осёкся.

Заливаясь злобным лязгающим хохотом, турбина совершила рывок. Задние правые колёса грузовика разорвало в клочья. Вспыхнули и погасли искры, охлаждённые брызгами. Машину затрясло, когда пришёл черёд левых колёс. Вода клокотала. Вонь жжёного металла оттеснила речные запахи и смрад мясного гумуса.

Турбина, работая одним только вентилятором, неторопливо пережёвывала магистральный тягач.

«И ни одна лопасть не затупилась и не сломалась. У зла иные законы», – подумал Тима, ощущая пустоту в груди.

Он уже практически лежал на чёрной воде, под холодным светом звёзд, этих внеземных софитов. Отпусти он руки, и его протащило бы по поверхности воды и всосало в турбину. У Майского ситуация складывалась не лучше. У кабины грузовика клубилась вода, не давая открыть двери. А за их открытием последовала бы судьба куска свинины, угодившего в промышленную мясорубку.

Решение вспыхнуло в голове серебристой молнией. И разве не к нему подталкивала предыстория турбины?

Хватаясь под водой руками за выступы покорёженного тягача и ощущая всю тяжесть одежды, Тима подплыл к турбине. Лопасти замедлили ход, и он уже знал, в чём причина. Зло играло с аптекарскими весами, на которых дотошно измеряло судьбы и пожертвованную плоть.

– И голод тысячи, – прошептал Тима, постигая сокровенный смысл этих слов.

Он не выбирал, какая часть тела ему менее дорога́. Просто сунул в лопасти толчковую ногу. Правую. Где-то на грани слышимости, опознал свой тонкий крик, который вряд ли мог принадлежать целому человеку.

Теряя сознание, Тима стал свидетелем двух вещей.

Первая: как левая нога, следуя за правой, ныряет в пенящиеся, кровянистые брызги.

И вторая: как лопасти вентилятора, сыто хлюпая, останавливаются.

9 Апрельское небо

Первое, что ощутил Тима, был холод. Но не тот холод, когда морозец пощипывает кожу, а тот, что зарождается в груди, обозначая безвозвратную и глубокую утрату. В мыслях ещё плавала тьма, шелестящая бритвами. Внутренним взором Тима