— Что это значит?

— Ну… Он может имитировать только внешность своих родителей и предков. Например, если мама была рыжей, то и молодой перевертыш может на время сделать свои волосы рыжими. Но у него не получится придать коже темный цвет, если в роду у него не было темнокожих. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Со временем, после долгих тренировок, ученики осваивают полную трансформацию. Тоже, как правило, начиная с кого-то из ближайших родственников. Но для того, чтобы принять облик другого человека, перевертыш должен получить частичку его ДНК. Кусочек волоса, чешуйку кожи. Только тогда организм считает информацию и сможет перевоплотиться.

— Вы даже научную базу под это подвели?

— Конечно. Профессор Эдлунд — генетик, ему крайне интересны эти процессы. Он изучает их много лет. Раньше думали, что чужой волос — это отголоски магических ритуалов. Но нет, оказалось, все довольно научно.

— Почему Вам стало плохо?

— Трансформация в чужого человека — неестественное состояние для перевертыша, на нее тратится много сил. Новичок сможет продержаться минут десять, опытный — около суток. Известны случаи сильных мастеров, которые перевоплощались на несколько дней, но это испортило им здоровье.

— А сколько часов вы были в образе Анны Леонидовны? И кто она такая? И что с ней сейчас?

— Вижу, тебе стало интересно, — улыбнулась Вукович. — Я перевоплотилась утром и продержалась весь день. Четырнадцать часов. Раньше у меня получалось лучше, поэтому я не взяла дополнительные витамины. Теперь придется восстанавливаться. А Анна Леонидовна Караваева — жена депутата. Поэтому с документами проблем не возникло. С ней все в порядке. Ты удивишься, как просто достать человеческий волос.

— А ее паспорт? Как Вы все это провернули?

— Пусть это останется в секрете. Тебе не надо вникать в детали. Главное, что ты теперь едешь со мной в пансион Линдхольм. И я — твой законный опекун.

— Разве не Анна Леонидовна Караваева?

— Думаешь, я это не предусмотрела? Мы обе, у меня есть доверенность от нее. Тома задумчиво поднимала и опускала столик на спинке кресла впереди себя.

— Зачем все-таки я вам нужна? — спросила она после долгой паузы. — Только не надо про таланты. И что это за пансион на самом деле?

— Как, ты до сих пор не поняла? Когда день твоего рождения?

— Через две недели.

— Ты родилась двадцать первого июня.

— Знаю. И?

— Тамара! Это день летнего солнцестояния!

— Что? Я думала это середина лета, Иван Купала или… Подождите, — Тома отпрянула от собеседницы. — Вы намекаете, что я тоже из ваших?!

— Да.

— Тогда сразу можете про все забыть. Нет у меня никаких способностей. Мне исполнится пятнадцать, и поверьте, я бы заметила, если вдруг стала оборотнем.

— Не оборотнем, перевертышем.

— А, это сильно меняет дело.

— Послушай, я же объяснила, что способность проявляется постепенно.

— Ну, цвет глаз у меня не менялся, это уж точно. Или это у зимних? А у летних что — вырастают рога и хвост? — Тамара нервно хохотнула. — Бред сивой кобылы.

— Кого?

— Неважно. Бред.

— У тебя сложная ситуация. Ты росла вне семьи, не знаешь свой род, свой тотем, но профессор Эдлунд считает…

— Свой… что?! И какой на фиг профессор! Слушайте, я не собираюсь участвовать в этом дурдоме!

— Тише, на нас уже оборачиваются, — зашептала Вукович.

— Какой на фиг профессор! — шепотом повторила Тома. — Чихать я на него хотела. Хорватка посмотрела на девочку, как на умалишенную. Видимо, Тамара покусилась на святое.

— Не говори так, пока не узнаешь его, — губы перевертыша сжались в узкую ниточку.

— Это он настоял, чтобы тебя взяли из детского дома. И если хочешь знать, действительно нет никаких гарантий, что ты одна из нас.

— Вы же только что говорили, что я родилась на равноденствие…

— Солнцестояние!

— Какая разница! И если я не этот… как его… Короче, если все непонятно, то зачем Вы меня все-таки увезли? И что происходит в этом пансионе? Если ваш драгоценный профессор — генетик, значит, собираетесь опыты на мне ставить? Теперь ясно, почему русских детей не отдают иностранцам!

Вукович глубоко вздохнула и пробормотала что-то на незнакомом Томе языке.

— Тамара, тебе никто не желает зла. Пансион Линдхольм — это всего лишь школа. Колледж, если тебе угодно. Там учатся перевертыши со всего мира, потому что больше такой места нет. Нас осталось мало, каждого ценят и оберегают, невзирая на то, какой выбор он сделает потом.

— То есть каждого перевертыша обязаны отдавать вам?

— Нет. Есть те, кто не развивает свои способности, есть те, кто предпочитает оградить свою семью от остальных. Но это случается редко. Потому что те, кто учился в Линдхольме сам, привозит потом на остров своих детей. Основной курс обучения длится всего четыре года. За это время дети учатся владеть даром.

— Курс молодого перевертыша? — Тома язвительно хмыкнула.

— Что?

— Ничего. Допустим, у вас там все прекрасно. Но я не понимаю, зачем я вам, ведь даже неизвестно, есть ли у меня эта… способность, — девочка показала в воздухе кавычки.

— Есть признаки. Дата рождения, — загибала пальцы Вукович. — Способность к языкам и… твоя мама.

— Что? Но она-то родилась двадцатого июня!

— Солнцестояние выпадает на разные дни. Иногда на двадцатое, иногда на двадцать первое. Для нас дата не так важна, мы отмечаем день рождения исходя из расположения Солнца.

— И вы уверены, что мама была… такая же, как Вы?

— Она была звероликой, если ты об этом. Да, она тоже училась в Линдхольме, есть записи.

— И этот профессор знал ее?

— Конечно. Профессор Эдлунд, если можно, — Вукович подчеркнула имя. — Они должны были знать друг друга. Он немного старше твоей матери и никогда не уезжал с острова надолго. Это его родное место, до него директором пансиона был его отец.

— А он — тоже?..

— Да. Он летний.

— И все равно я не понимаю, что мне делать в пансионе, — Тома сосредоточенно теребила край своей футболки. — Не могу же я там просто сидеть и тужиться каждый день в надежде в кого-то превратиться. С тем же успехом я могла бы мечтать снести яйцо. Это попахивает каким-то психозом. Ажурная шизофрения, как говаривала наша географичка. А можно мне пожить где-нибудь в человеческом месте? Могу вернуться в детский дом, если хотите.

— Тебе сейчас тяжело, — хорватка положила руку Тамаре на плечо. — Но подумай вот о чем. Что было бы, если бы ты впервые обратилась на глазах у учителей или других детей? Вышел бы скандал. Тебя бы передали ученым. Ты могла бы сойти с ума.