Появившееся вскоре вдали небольшое загородное поместье было в его жизни единственным настоящим домом. С детства он бережно хранил в памяти каждый пожелтевший блок известняка в его стенах, каждый нависающий карниз из красного песчаника. Трев помнил полированные перила лестницы из красного дерева, по которым они с Лоренсом скатывались вниз. Впервые он отведал вкус тропических плодов во влажной духоте здешней оранжереи. Мягкая холмистая местность, по которой они сейчас проезжали, покрытая еще яркой зеленой травой, вызвала в его душе милые воспоминания.

Ему не нужна была крепость графа в Сомерсете, которую после его смерти унаследовал бы Лоренс. Он хотел привести любимую жену в дом, где был когда-то счастлив, – в поместье, которое Лоренс обещал ему продать. Поместье, на которое он не мог теперь претендовать, потому что после смерти Лоренса им распоряжался граф, который скорее послал бы его гореть в аду, чем продал хоть горсть земли. Ненависть Трева к деду сгладила боль от утраты кузена, но, увидев сейчас дом, где прошло его детство, он вновь испытал чувства, которые лучше было бы забыть.

– За городским домом деда присматривает дворецкий, – ответил он на рассуждения Мика. – А вот о доме кузена никто не заботится. Сейчас на полях должны быть рабочие, которые убирают на зиму сено и переводят овец в овчарни, собирают урожай, пока он не сгнил в поле, но что-то я никого здесь не вижу. Не такой уж я опытный фермер, но сумею стащить с кровати этих лодырей и заставить их работать.

– Только если вдова вам позволит! – насмешливо заметил Мик.

Да, все не так-то просто! Дока что виконтесса отказывалась признать в нем одного из Рочестеров, не то, что опекуна своих детей. Ведь они никогда не встречались, а он действительно мало чем походил на тех Рочестеров, которых она знала. Трев это понимал, но не обязан был с этим мириться.

Трев смотрел на сверкающие на солнце стрельчатые окна, понимая, с какой настороженностью наблюдают за его приближением обитатели дома.

Учитывая ситуацию, леди Рочестер имела основания опасаться его приезда. Он не знал, как убедить ее в том, что у него нет ни малейшего намерения присвоить себе титул и поместье, принадлежащие покойному кузену или ее малютке сыну. Его племянник может спокойно обладать и графством и всем состоянием. А Треву нужен только Уиллоуз, который принадлежал бы ему по праву майората.

– Жалко, что нет таких школ, где бы можно было научиться, как обращаться с людьми, – пробурчал он, соскакивая на землю, когда экипаж остановился у парадной лестницы. – И как это политикам удается убеждать людей в своем мнении?

– Змееныша воспитывает его мать-змея, – наставительно ответил Мик. – А вы – кошка, которую воспитывали волки. Ничего удивительного, что вы не знаете, как с ними ладить.

Трев усмехнулся на это образное пояснение.

– Я пума, дружище, а не какая-нибудь домашняя кошка.

Мик насмешливо хмыкнул:

– Верно замечено. Черная кошка!

И он взмахнул кнутом и послал упряжку к конюшне, оставив Трева на пороге дома.

Трев забыл отдать Мику свой кнут и, неловко пряча его за спиной, постучал молотком в дверь. Он был уверен, что обитатели дома видели его, и отлично представлял себе поднявшуюся в нем суматоху. Интересно, впустят ли его на этот раз? Как Трев ни старался, его короткая поездка в Лондон ничего не изменила. Он снова мысленно проклял пропавшую художницу.

К его облегчению, в ответ на его настойчивый стук одна из тяжелых дубовых дверей распахнулась и появилась незнакомая ему миниатюрная женщина в тускло-сером платье с уложенными короной каштановыми волосами, спрятанными под кружевным чепчиком. Новая экономка?

Вот черт, он забыл заказать визитные карточки! Трев понимал, что без шляпы, украшенный воинственным шрамом, да еще с хлыстом в руке, он должен был до смерти напугать здешнюю прислугу.

– Я Тревельян Рочестер и приехал повидаться с леди Рочестер, – как можно мягче произнес он, хотя не видел надобности расшаркиваться перед служанкой.

– Виконтесса сейчас отдыхает. Прошу вас, зайдите в дом.

Горничная не сделала реверанса, но Трев был слишком ошеломлен приглашением, чтобы обратить на это внимание. Он не без опасений шагнул внутрь и оказался в просторном холле, где в последний раз видел своих родителей живыми.

Его сразу окутал приятный аромат свежеиспеченного хлеба. Он глубоко вдохнул его, чуть ли не закрыв глаза от восторженного чувства возвращения домой. Так и должно было быть. Свежий и пряный осенний воздух, запах горячего хлеба, гудящий в камине огонь – и женщина, встречающая его на пороге.

Проклятая сентиментальность когда-нибудь его погубит! Трев охватил взглядом внушительную лестницу с перилами и балюстрадой в поисках подстерегавших его солдат. От деда можно ожидать любой подлости! Не обнаружив в холле опасности, он прошел вперед по сияющему паркету и заглянул в голубую гостиную, затем обернулся к женщине, которая молча стояла, сложив руки на животе.

– Вы кто такая? – резко спросил он.

– Мойра Эббот. – Она опять не присела в реверансе.

На этот раз он это заметил и недовольно нахмурился. Какая-нибудь подруга виконтессы? Так бедно одетая? Он насторожился и продолжал с подозрением рассматривать женщину.

– Дочь викария, – пояснила она, наблюдая за ним внимательными глазами цвета бледного летнего неба. – Леди Рочестер немного нездоровится.

– В отсутствие главы семейства я приехал, чтобы позаботиться об интересах леди. Мне нужно поговорить с ней, – заявил Трев.

Мойра Эббот и бровью не повела.

– Не угодно ли кофе? Я провожу вас в гостиную.

Он последовал за мисс Эббот в пронизанную солнечным светом переднюю комнату, предназначенную для приема гостей. Его шаги глухо раздавались в просторном помещении.

Женщина указала на кресло, которое она развернула к камину.

– Сейчас пришлю вам кого-нибудь из слуг.

Вместо того чтобы сесть в хрупкое, обтянутое шелком кресло, Трев стал беспокойно расхаживать по вытянутой в длину гостиной. Он плохо помнил эту комнату. Детям не разрешали здесь играть, чтобы не испортить дорогую шелковую обивку стен, старинную мебель и вазы эпохи Минь, поэтому они стремились преодолеть все запреты и затеять здесь игру в прятки. Вероятно, его наказывали за шалости, но для мальчишки важнее всего была победа, одержанная в игре, поэтому он не помнил о порке розгами.

А что сейчас было для него важнее всего? Трев не мог бы сказать. Когда он получил от Лоренса известие о пошатнувшемся здоровье графа, в душе его возникла борьба между страстной жаждой мести старику и всепоглощающим желанием вернуться домой, в мир, который он помнил с детства.

Теперь Лоренс умер, граф пребывал на краю могилы, и победа потеряла свою привлекательность.

– Граф умер? – прошептал голос, как ему показалось, едва ли не его собственный, так как, кроме него, в комнате никого не было.