отличной идеей, то сегодня мне уже хочется облачиться во что-нибудь человеческое.

И пока я пытаюсь сообразить, что можно использовать в качестве халата, в дверном проеме появляется Макс. Слегка взъерошенный, в одних спортивных штанах и до безобразия довольный.

– Завтрак на столе, потом отвезу.

Коротко роняет Белов. Я утвердительно киваю, а он оглаживает взглядом мое тело, ненадолго останавливается на груди и торопливо отводит глаза.

– Возьми в шкафу рубашку и надень, если хочешь отсюда выйти.

Командует сипло, и я беспрекословно подчиняюсь, потому что кушать хочется зверски. Да и Макса провоцировать не горю желанием – сама ведь не удержусь.

Иронично ухмыльнувшись, Белов ставит передо мной тарелку с омлетом с ветчиной и помидором и чашку с капучино с корицей – гастрономические пристрастия у нас совпадают.

Я уплетаю угощение за обе щеки и, к своему удивлению, даже ощущаю вкус еды. Что ж, приятно знать, что не все во мне атрофировалось.

Мы тратим еще час на то, чтобы заехать ко мне (не думаю, что шеф готов оценить откровенное нижнее белье и сапожки), поэтому в компанию я попадаю только к обеду.

Я миную проходную со стойким ощущением, что на лбу у меня выжжено клеймо «брошенная» и каждый уже в курсе пикантных подробностей наших с Владом отношений.

Захожу в кабинет и натыкаюсь на Машу, которая пристально меня рассматривает. У нас на фирме принят жесткий дресс-код из классических костюмов и деловых платьев, который сегодня я нахально проигнорировала.

– Давно не штрафовали? – морщится подруга при виде меня в черном джемпере с высоким воротом, черных обтягивающих джинсах и черных же шнурованных ботинках на толстой подошве без каблука. – Или протест так выражаешь?

– Просто решила, что неформальный стиль идет мне больше, – я равнодушно пожимаю плечами и занимаю свое место.

– Вчера, – оживленно начинает Маша, но я жестко ее останавливаю.

– Если ты собираешься говорить о давешнем корпоративе, то я не намерена ничего слушать, – то ли приятельница, то ли коллега обиженно поджимает губы.

А я делаю сногсшибательное открытие. Растет убеждение, что все вокруг, кроме Максима, носят фальшивые мерзкие маски.

Вот и Мария дуется на меня за то, что я не оправдала ее надежд, не приползла после случившегося в соплях и слезах, да и еще лишила ее возможности посплетничать.

Я сцеживаю рвущийся из груди смешок в кулак и прячусь за веером документов. Но погрузиться в отчет мне не дает вежливый отстраненный голос из селектора, вызывающий к генеральному.

И снова я плыву по коридору через перекрестье клинков любопытных взглядов, которые не ранят, но все-таки причиняют небольшой дискомфорт. Мимо секретарши, у которой на лице написана жалость.

Может, сообщить ей, что я не нуждаюсь в сострадании?

Первым в кабинете я замечаю Влада. Срабатывает механическая привычка.

Я бы, конечно, предпочла с ним не встречаться, но раз уж мы трудимся на благо одной фирмы, наверное, лучше разобраться со всем все здесь и сейчас.

Затем я обнаруживаю его блондиночку в идеально отутюженном брючном костюме-двойке. Она умышленно демонстрирует кольцо на безымянном пальце, а я лишь выше подтягиваю воротник джемпера.

«А она зачем сюда пришла? Попинать еще не остывший труп бывшей соперницы?», – веду диалог со вторым «я», ибо остальные собеседники в этой комнате меня не устраивают.

Директор задерживается. Ситуация медленно, но верно превращается в фарс и все больше напоминает избитое клише.

Я избегаю смотреть на приторно-влюбленную парочку, поэтому в качестве объекта для наблюдения выбираю стол шефа напротив окна – массивный, из мореного дуба.

Хитрое подсознание, очевидно, хочет подстраховаться и избавить меня от страданий, поэтому подсовывает вереницу образов, отчего я воочию представляю, как бы мы с Максом зажгли на этом столе.

Вот Влад со своей новой красоткой нордического типа – нет, потому что он, и правда, как в той песне «гелем вылизанный, кремом вымазанный». *[1]

А мы с Максом – еще как, потому что у Белова расправленный огонь по венам.

– А можно мы уже отбудем повинность и вернемся к делам? – явление генерального случается подобно манне небесной, и я не замечаю, как озвучиваю мысли вслух.

Присутствующие застывают в немой картине, а я выдаю фальшивое «ой, простите, не хотела».

Директор сообщает, что меня переводят в отдел к Владу и его пассии, и на меня устремляются три пары испуганных глаз. Ждут, разорвется или нет граната с выдернутой чекой.

Я же не оправдываю их ожиданий. Безразлично передергиваю плечами и ровным тоном уточняю вопросы подчинения.

Что ж, шефу хотя бы хватило такта на то, чтобы оставить моим непосредственным руководителем Андрея Николаевича.

После продолжительной паузы Слонский с облегчением распрямляет сжатые в кулаки пальцы. Его побелевшие костяшки постепенно обретают естественный цвет. Влад носком туфли ковыряет ворс дорогого итальянского ковра. А вот в темно-зеленых глазах его спутницы плещется неприкрытое разочарование.

Каюсь, ее постная физиономия даже доставляет мне некоторое подобие удовлетворения.

– Если вы ждали от меня истерики – ее не будет. Заявления об увольнении так же, – театрально объявляю я и наталкиваюсь на удивленные лица.

Я не виню участников этого спектакля за недоверие. Они ведь не знают, что в эту секунду я нахожусь под тяжелыми антидепрессантами по имени Макс.

Все формальности улажены. Никто больше меня не задерживает. И я оставляю позади кабинет директора.

Внутри саднит, как если не до конца зажившую ранку потереть песком – неприятно, но не смертельно.

Спустя пару минут меня зачем-то догоняет Влад.

– А ты отлично держишься, я и не рассчитывал, – произносит он, а я в толк не возьму, ради чего это все – потешить собственное самолюбие?

– Что ты хочешь, Меркулов? – спрашиваю я напрямую, не видя смысла юлить.

– Помада красная, – игнорирует мой вопрос бывший и продолжает отрешенно рассуждать: – ты же говорила, что не любишь…

«А ты говорил, что никогда не оставишь», – хочется ответить мне, но я заталкиваю больное подальше, и вместо него достаю наружу ехидное.

– Зависит от того, для кого краситься, – я прячусь за толстую броню, рисую безразличие на лице, а он с силой хватает меня за запястье.

Я торопливо стряхиваю с себя его прохладные пальцы, потому что мне вдруг становится неприятным его прикосновение, воспринимающееся теперь чужим.

– Пожарная лестница. Бутылка шампанского. Неужели забыла? – играет в какую-то игру человек, некогда бывший близким. А я вскидываюсь и рещко его осекаю.

– Даже не начинай!

Выпутавшись из липкой паутины воспоминаний