У Шона захватило дух.

– Рослый вспыльчивый парень с рыжей бородой?

Общий смех, потом:

– Ja, он самый. Ты его знаешь?

– Да, знаю.

«Итак, мой шурин теперь генерал». – Шон про себя улыбнулся и спросил:

– Этого генерала мы собираемся навестить?

– Если найдем.

«Дирк наконец встретится с дядей». – Шон с удовольствием думал об этой встрече.

Полотно палатки не заглушало гулкий голос внутри. Он отчетливо был слышен там, где стоял Шон в окружении охраны.

– Неужели я должен пить кофе и ручкаться с каждым rooinek[5], которого мы поймаем? Разве я и так не тружусь за десятерых, чтобы вы мне добавляли работы? Отправьте его к одному из фельдкорнетов! Отправьте его в Преторию, и пусть его там посадят! Если он шпион, делайте с ним что хотите, но, ради милосердного Провидения, не приводите ко мне!

Шон счастливо улыбнулся. Ян Паулюс за эти годы не потерял голоса.

Наступила относительная тишина – командир отряда что-то негромко объяснял. Потом снова рев:

– Нет! Не хочу! Уведите его!

Шон набрал полную грудь воздуха, сложил руки рупором у рта и закричал в сторону палатки:

– Эй ты, проклятый голландец! Боишься снова встретиться со мной? Боишься, что я выбью тебе зубы, как в прошлый раз?Несколько минут ошеломления, потом грохот перевернутого стула – и клапан палатки отлетел в сторону. Моргая от яркого света, агрессивно выставив плечи, наружу выскочил Ян Паулюс; огненно-рыжие волосы топорщились вокруг лысой макушки. Крутя головой, он искал обидчика.

– Я здесь, – воскликнул Шон, и Ян Паулюс застыл как вкопанный. Он с неуверенностью всматривался в Шона.

– Ты? – Он сделал шаг вперед и произнес с сомнением в голосе: – Это ты, Шон? – И захохотал. Разжал кулак на правой руке и протянул ее вперед. – Шон. Дьявольщина, парень! Шон!

Они пожимали друг другу руки и улыбались.

– Идем в палатку. Пошли, парень.

Когда они оказались внутри, Ян Паулюс первым делом спросил:

– Где Катрина? Где моя сестренка?

Шон сразу перестал улыбаться. Он тяжело сел на стул и снял шляпу, прежде чем ответить:

– Она умерла, Паулюс. Уже четыре года как умерла.

Выражение лица Паулюса медленно изменилось, стало мрачным и суровым.

– Как?

«Что я могу сказать? – подумал Шон. – Что она убила себя по неизвестной причине?»

– Лихорадка, – соврал он. – Лихорадка черной воды.

– Ты нам не сообщил.

– Я не знал, куда писать. Как родители?

– Оба умерли... – Ян Паулюс резко оборвал разговор и отвернулся от Шона, глядя на белую брезентовую стену.

В наступившей тишине мужчины с горечью вспоминали мертвых, чувствуя свою полную беспомощность. Наконец Шон встал и направился к выходу из палатки.

– Дирк.

Мбежане подтолкнул мальчика вперед, Дирк приблизился к отцу и взял его за руку. Шон ввел его в палатку.

– Перед тобой сын Катрины.

Ян Паулюс уставился на мальчика.

– Иди сюда.

Дирк неуверенно подошел к нему. Ян Паулюс вдруг присел на корточки, так что его глаза оказались вровень с глазами ребенка. Он обхватил лицо Дирка ладонями и стал внимательно разглядывать.

– Да. Таким и должен быть ее сын. Глаза... – Голос его дрогнул. Секунду Ян Паулюс смотрел Дирку в лицо. Потом снова заговорил: – Будь гордым, – и он поднялся.

Шон показал на выход, и Дирк с облегчением выбежал к Мбежане.

– Что теперь? – осведомился Ян Паулюс.

– Хочу получить разрешение на проход через линию фронта.

– Собрался к англичанам?

– Я англичанин, – напомнил Шон.

Нахмурившись, Ян Паулюс ненадолго задумался, потом спросил:

– Дашь слово, что не будешь воевать с нами?

– Нет, – заявил Шон, и Ян Паулюс кивнул, словно такого ответа и ожидал.

– Я перед тобой в долгу, – принял он решение. – Я не забыл того слона. Вот, в уплату долга. – Ян подошел к складному столу и взял перо. По-прежнему стоя, что-то быстро написал, помахал листком, чтобы чернила просохли, и протянул его Шону. – Иди. Надеюсь, мы больше не встретимся, потому что в следующий раз я тебя убью.

– Или я тебя, – парировал Шон.

В тот же день Шон со своим отрядом перешел железнодорожной мост через Тугелу, миновал покинутую деревню Коленсо и снова оказался на равнине. Далеко впереди, разбросанные, как маргаритки в траве, белели палатки огромной британской армии у Чивли-сайдинг. Но еще далеко от этого лагеря Шона остановил патруль из четырех солдат во главе с сержантом знаменитого йоркширкского полка.

– Куда направляетесь?

– Я британский подданный, – сообщил Шон.

Сержант посмотрел на бороду Шона, на его платье, на его лохматую лошадь, потом туда, откуда Шон прибыл.

– Ну-ка повтори, – попросил он.

– Я британский подданный, – послушно повторил Шон с акцентом, который показался уху йоркширца незнакомым.

– А я китайский император, – жизнерадостно ответил сержант. – Ну-ка дай сюда ружье.

Два дня Шон провел на обнесенном колючей проволокой тюремном участке лагеря, пока служба разведки связывалась с ледибургским бюро записей актов гражданского состояния и ждала ответа. И все два дня Шон мрачно думал не о своих неприятностях, а о женщине, которую нашел, полюбил и мгновенно потерял. Эти два дня вынужденного бездействия пришлись на самое трудное время. Снова и снова повторяя каждое слово из тех, которыми они обменялись, заново ощущая каждое соприкосновение рук и тел, вспоминая ее лицо до мелочей, Шон довел себя до того, что все его помылы были только о Руфи. И хотя он даже не знал фамилии Руфи, он чувствовал, что никогда ее не забудет.

К тому времени, когда его с извинениями отпустили, вернув лошадей, оружие и деньги, он уже пришел в такое уныние, что избавиться от него мог только с помощью выпивки или доброй драки.

Поселок Фрер – первая железнодорожная станция по пути на юг – обещал и то и другое.

– Держи Дирка при себе, – приказал Шон, – разбей лагерь за городом у дороги и разведи костер побольше, чтобы я мог найти вас в темноте.

– Что ты будешь делать, нкози?

Шон двинулся в сторону небольшой таверны, зазывавшей жаждущих жителей Фрера.

– Я иду туда, – ответил он.