собственную обиду, ни за обиду, нанесенную другому родичу. После того ясно, что понятие о роде как об едином неразделенном теле совершенно исключает возможность мести, которая условливается только разъединением, особностию; ясно, что Владимир не мог мстить Ярополку, потому что последний был ему старший брат, а старший брат всегда в отца место, мстить же отцу за брата есть несообразность.

Вот почему летописец, говоря о войне Владимира с Яро-полком, хранит глубокое молчание о праве или обязанности первого отомстить за смерть Олега, тогда как прямо говорит, что Свенельд уговаривал Ярополка к войне с Олегом, желая отомстить за смерть своего сына{78}. Но не имея права или обязанности мести, Владимир имел полное право воспротивиться беззаконным поступкам старшего брата, точно так как после младшие князья считали себя вправе защищаться вооруженною рукою против насилий старшего, который разъединял свои интересы с интересами рода.

В таком точно положении находился и Владимир: он не имел обязанности мстить за смерть младшего брата старшему, ибо внутри рода месть не существовала; но имел право вооруженною рукою воспротивиться притязаниям Ярополка, столь ясно им обнаруженным. По возвращении из-за моря с варяжскими полками Владимир нашел в Новгороде Ярополковых посадников; он отослал их к киевскому князю с следующими словами: «Идите к брату моему и скажите ему: Владимир идет на тебя, пристроивайся к битве»{79}, а сам между тем оставался в Новгороде, затевая свадьбу. Желая, вероятно, привлечь на свою сторону владельца полоцкого Рогволода, Владимир послал к нему свататься за дочь его Рогнеду: последней предстоял выбор между двумя соперниками, ибо и князь киевский также за нее сватался. Она не замедлила предпочесть Ярополка сыну рабыни. «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю», — отвечала она отцу своему{80}. Этот презрительный отказ ускорил отправление Владимира из Новгорода, ибо он всего более должен был опасаться тесного союза Ярополка с полоцким князем и потому спешил предупредить его. Он присоединил к пришлым варягам славян, кривичей, чудь и пошел на Полоцк, где праздновали кровавую свадьбу: безродная Рогнеда должна была неволею выйти за сына рабы, ибо отец и двое братьев ее погибли от руки Владимира. Из Полоцка последний отправился на Киев, где ждал его легкий успех вследствие измены Блуда, главного боярина Ярополкова.

В то время как, по-видимому, Владимир следовал благородному обычаю отца, послав сказать брату, что идет на него, в то самоё время он вел переговоры с Блудом, склоняя его к измене. «Если ты мне поможешь убить брата, — велел он сказать ему, — то будешь мне вместо отца»{81} — самое большое обещание, какое только можно было дать в то время, при господстве родовых понятий и отношений. В летописи помещены также слова Владимира, в которых он оправдывает свое поведение относительно брата. «Не я, — говорит новгородский князь, — начал избивать братью, но он; я пришел на него единственно из страха подобной же участи»: об обязанности мстить за смерть Олега ни слова!

Блуд обещал помощь Владимиру и уговорил Ярополка затвориться в Киеве, вместо того чтоб спешить с войсками против брата. Сперва он представил в. князю, что нечего бояться Владимира, который не посмеет стать в поле против многочисленных полков киевских{82}, а между тем искал случая, как бы убить Ярополка. Увидав, что между гражданами нельзя ожидать помощи своему намерению, и зная о приближении Владимира, Блуд начал уговаривать Ярополка оставить Киев, представляя, что жители последнего сносятся со врагом. Ярополк послушался и удалился в Родню, где был осажден войсками Владимира и терпел голод. Тогда же Блуд начал представлять невозможность дальнейшего сопротивления и уговорил Ярополка помириться с младшим братом на всей воле последнего, вопреки увещанию верного отрока Варяжко, который догадывался об измене и советовал князю бежать к печенегам за помощью. Предсказания Варяжко сбылись: Ярополк был убит в то время, как шел на свидание с братом{83}. Владимир занял стол киевский.

При рассказе об этом событии я не могу умолчать об известном отрывке из Иоакимовой Новгородской летописи, сохраненном у Татищева: здесь обнаружена главная пружина действия, сокрытая у летописца киевского, а именно борьба язычества с христианством.

Нам известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не мог склониться на увещания св. Ольги и что поклонники Христа в его княжение подвергались ругательствам со стороны поклонников Перуна, хотя гонения не было. Но во время Греческой войны, по свидетельству Иоакима, Святослав переменил свое поведение в отношении к христианам: поверив внушениям окружавших его язычников, будто виновниками неудачи русского оружия были христиане, находившиеся в войске, князь воздвиг на них гонение, причем не пощадил даже родного своего брата Глеба, и послал в Киев приказ разорить христианские храмы{84}: одна смерть гонителя положила конец бедствиям Русской церкви. Но отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между тем оставил сыновей своих при бабке христианке: ясно, какие внушения должны были получить от нее молодые князья. Иоаким говорит, что Ярополк был человек кроткий и милостивый, любил христиан, и если сам не крестился из боязни народа, то по крайней мере иным не препятствовал. Те, которые при Святославе ругались над христианством, естественно не любили князя, приверженного к этой религии: этим нерасположением воспользовался Владимир и успел отнять жизнь и владение у брата{85}.

Если мы примем во внимание рассказ Иоакима, то нам объяснится поведение Владимира в первые годы его княжения: торжество Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою; вот почему новый князь знаменует начало своего правления необыкновенною ревностию к восстановлению и утверждению язычества, ставит кумиры на высотах киевских, дядя его Добрыня поступает точно так же в Новгороде. Нам известно, что славяне-язычники более всего негодовали на христианство за непозволение многоженства{86}: в ознаменование торжества языческой стороны князь, виновник этого торжества, предается необузданному женолюбию. Судя по выражениям летописца, никогда в Русской земле не было видно такого гнусного идолослужения: «Родители приводили пред кумиры сыновей и дочерей своих и приносили их в жертву бесам, оскверняли землю требами своими, и осквернилась кровью земля Русская»{87}.

Язычество, торжествуя победу, не могло оставить в покое соперничествующую религию: к началу Владимирова княжения относится известие о христианских мучениках в Киеве{88}. Что Владимир действовал таким образом в пользу язычества не по убеждению, а единственно в угоду стороне, доставившей ему успех, доказывает скорое обращение его к христианству, когда сторона приверженцев этой религии начала брать верх.

Приняв христианство и обязавшись