Сюрприз! Еще один маленький мрачный адок на шоссе 66 – Куба, штат Миссури. В путеводителях я много чего вычитала о былой славе этих унылых деревенек. Куба некогда похвалялась “Мидвеем”, гигантским комплексом с отелем, центром продажи автомобилей и круглосуточным рестораном. Теперь всего-то и есть что ларек с фруктами об одной продавщице. Поди знай.

– Джон, притормози у ларька. Куплю винограда.

Джон сворачивает к маленькому фанерному ларьку, где продается свежий виноград и виноградный сок. Похоже, мы заехали в страну виноделов, и как раз в пору сбора урожая.

– Посиди пока в машине, Джон, хорошо?

– Ладно, Элла. А попить тут что-нибудь есть?

– Я возьму нам виноградного сока, хочешь?

Джон кивает:

– Звучит неплохо.

– Не вздумай уехать без меня, – предупреждаю я полушутя, но и всерьез. И так, и эдак. Джон стал почти невосприимчив к юмору. Сам он порой еще заставляет меня смеяться, может быть того не замечая, но мои шутки, уж какие есть, ему непонятны.

Я покупаю гроздь винограда и кварту темного, как кровь, сока. Продавщица складывает все вместе в бумажный пакет.

– Вот, дорогуша, – произносит она со сладкой улыбкой. Небось, приберегает ее специально для очаровательных бабулек вроде меня, эксцентричных старушек в бейсбольных кепках, изящно ковыляющих, опираясь на палку, от трейлера, сплошь заклеенного стикерами. Джон издавна питал слабость к наклейкам с названием штата жирными буквами и надписями вроде “СТРАНА ЧУДЕС” и тому подобное. Задницу нашего фургона из-под них и не разглядишь.

Не то чтоб я сомневалась в искренности этой улыбки. Нет, я не сомневаюсь. По нынешним временам я всегда рада видеть приветливое лицо, в особенности если человек еще и еду мне предлагает.

– Спасибо, мисс, – отвечаю я, вручая продавщице долларовые купюры. Местных правил любезного обращения я не знаю и дорогушей ее назвать не решусь.

– Хорошего вам дня, мэм.

Слегка мурлычущий голос, среднезападный выговор, какого не ожидаешь услышать на плато Озарк, вполне приятный на слух. Мы, жители Среднего Запада, чаще подмечаем другие акценты – потому, думаю я, что наш собственный имеет так мало отличий. Но когда я слышу вариации нашего твердого “р” и носовой прононс, то начинаю ценить нашу родную речь, ровную, плоскую интонацию под стать ландшафту.

Мы сидим в кабине, цедим сок, едим виноград с крекерами “цыпленок в печенье”. Странное сочетание, едва ли я могу его одобрить, но не было сил шарить в дальнем конце трейлера в поисках чего-то посущественнее. Вообще-то я рада и тому, что проснулся аппетит. Ягоды темные, мясистые и сочные, так что я предусмотрительно подвязала салфетку. Едим молча. Джон время от времени одобрительно крякает, но и только. И это хорошо – что мы оба молчим. Болтовня все испортила бы. На миг я счастлива – до слез. Именно такие мгновения превращают путешествие в чудо, именно ради них я наплевала на докторов и детей. Джон и я, вдвоем, как всю жизнь, ничего не говорим, ничего особенного не делаем, просто – отдыхаем. Ничто не длится вечно, и все-таки даже когда понимаешь, что вот-вот все закончится, порой удается повернуть вспять и ухватить еще чуточку жизни, и никто этого даже не заметит.

Мы едем по очень старому участку 66-го – с бордюром, розоватый камень с прожилками гудрона, – пока он не переходит в Тирдроп-роуд, которая приводит нас к Чертову локтю, извилистому проезду по ржавому железному подвесному мосту над рекой Биг-Пайни. Такие названия, как Биг-Пайни, вызывают у меня улыбку. Далековато я заехала от мест, где провела детство, там реки именовались Руж или Сент-Клэр. На слух претенциозно, по-французски, хотя Детройт далек от изящества и даже в пятидесятые, в пору своего расцвета, был жестким промышленным городом, развязным и жирным от копоти. Но я не могла бы вообразить себе иное начало жизни в другом месте.

После остановки в Арлингтоне (заправка и туалет) шоссе 66 исчезает, и нас вновь выносит на I-44. Хотя путеводители объясняли, как вскоре вернуться на старую дорогу, мы немного схитрили и остались пока на федеральной трассе. В очередном Спрингфилде я указываю направление на старую дорогу.

– Как ты себя чувствуешь, Джон? Все хорошо?

Джон кивает, проводит рукой по лбу, вытирает ладонь о рукав.

– Я в полном порядке.

– Ты устал? Пора подыскать место для ночной стоянки?

Вопрос я задаю Джону, хотя на самом деле это мне уже хочется завершить день. Меня потряхивает, все болит. Я ощущаю дискомфорт.

– Да, окей.

Само собой, раз уж мы решили остановиться, ни одной стоянки не найти. Мы петляем по лабиринту городишек с причудливыми названиями – Плю, Рескью, Альбатрос, – старинные застройки из бревен и камня. В Карфагене находим наконец подходящий кемпинг. Платим и обустраиваемся до утра.

Вечернее солнце все еще палит, так что мы пока сидим внутри трейлера. Я включаю маленький вентилятор, принимаю дневные таблетки и устраиваюсь почитать старую “Детройт фри пресс”. Джон вскоре переходит в заднюю часть трейлера и ложится. Под его весом фургон слегка колышется, скрипит какая-то ось.

– Элла, где дети?

– Дома.

Джон садится на кровати, уставясь широко раскрытыми глазами на шов, где стенка сходится с потолком.

– Мы оставили их одних?

– Угу.

Я заведомо знаю, что сейчас будет.

Он выворачивает шею, пытаясь заглянуть мне в глаза, зрачки расширяются от испуга.

– Как же, господи, мы бросили деток одних?

Я хлопаю газетой по столу, нет у меня сил на все это.

– Джон, наши дети давно выросли. У них свои семьи. Все хорошо.

– Все хорошо? – недоверчиво переспрашивает он.

– Да. Ты же помнишь? Кевин женился, Синди вышла замуж. У Кевина с Арленой двое сыновей, Питер и Стивен. И у Синди мальчик и девочка.

– Вот как?

– Да, Джон. Разве ты не помнишь? Лидия и Джои.

– Ну да. Малыши.

– Джои восемнадцать. Лидия в университете. Помнишь, мы были у нее на выпускном вечере в школе?

Порой мне кажется, я все время твержу Джону одно: “Помнишь? Неужели не помнишь?” Где-то у него в голове, я уверена, дрейфуют все эти воспоминания о нашей долгой жизни вместе. Не могу поверить, что они исчезли. Их всего лишь надо выманить на поверхность. Если для этого приходится все время теребить Джона – что ж, пусть так.

– Лидия произнесла на выпускном небольшую речь – о том, что нужно знать, куда идешь, найти свою дорогу в будущее. Все хлопали. Джои играл в оркестре во время раздачи аттестатов…

– Да-да, помню.

– Вот и хорошо. Ты должен помнить. Помни хорошенько, потому что я до смерти устала помнить все за тебя.

– Извини, Элла, – пристыженно отвечает он.