- Оставь нас, - непререкаемым тоном велел гость, и слуга, пятясь задом и кланяясь, удалился. Гость сел напротив Эрнста-Хайнриха, положив руки на стол.

- Итак, - спросил он без улыбки, - дела пошли не так хорошо, как хотелось? До меня дошли слухи, что ты будоражишь людей почем зря.

Эрнст-Хайнрих молча опустил взгляд. Он сразу узнал вошедшего – несмотря на мирские одежды, в которых этот человек был похож на богатого купца. Но, в отличие от купца, гость был изнурен и худ, и потому казался старше своих и без того немолодых лет. Это был его учитель – человек, которому Эрнст-Хайнрих поклялся доверять и отдать за него жизнь, если будет нужно. Тот, кто сумел направить его сердце и душу к деяниям, угодным Господу. Учитель, который показал ему, как радостно отрекаться от собственных прошлых слабостей и обретать новую силу. Учитель, которого здесь и сейчас Эрнст-Хайнрих никак не ждал увидеть.

- Я виноват, - неохотно сознался он. – Я сделал много ошибок…

Он искоса посмотрел на наставника, но тот не шевелился, крепко сжав руки в замок, и его темные глаза чуть-чуть сощурились. Он пристально глядел на Эрнста-Хайнриха, и тот еще острей почувствовал свою вину.

- Я получил донос на барона фон Рингена, - сказал Эрнст-Хайнрих, мучительно стараясь не скатиться в оправдания. – Я должен был арестовать его.

- Донос, - протянул наставник. – Любопытно. И кто же доносчик?

- …Не знаю.

- Даже так? – наставник вопросительно поднял бровь.

- Письмо было очень убедительным, - нет, все-таки от оправданий нынче никуда не деться. – О бароне там было написано слишком много, чтобы дать ему возможность улизнуть.

- А как же закон, по которому доносчик должен ответить за свои слова? – вкрадчиво спросил наставник. – Почему ты не начал искать его?

- Я собирался, но… Мне надо было готовиться к тому, чтобы арестовать барона, собирать людей и деньги, и я подумал, что потом у меня будет время, чтобы найти доносчика. Если бы барон фон Ринген признался сразу в том, что там было написано, нам бы даже не понадобилось искать его! Но он вначале сопротивлялся, а затем повел себя так странно, что я готов поверить: все, что было в письме, - чистая правда.

- И что же там было?

- Что он чернокнижник, знается с Сатаной и оборачивается в волка, - серьезно ответил Эрнст-Хайнрих. – Не уверен насчет последнего, но в нем есть кое-что… - он щелкнул пальцами, пытаясь найти слова, и сморщился от боли, которая отдалась в локоть. – Его самоуверенность. Эта громадная сила. Он выломал решетку в тюрьме голыми руками! А мои люди? Он разбросал их, как песчинки! И это сделал человек, которому уже за сорок!

- Не все, кому исполнилось сорок и даже пятьдесят, теряют здоровье и готовы вести жизнь тихую и кроткую, - заметил гость. Эрнст-Хайнрих заметил, что его пальцы наконец-то разжались. – Мне нравится твой пыл. И я ценю, что ты находишь силы сидеть здесь и отвечать на мои вопросы, в то время, как на твоем лице написано явственное желание лечь. Хотя если быть совсем откровенным, лица-то я особо и не вижу.

Эрнст-Хайнрих невольно потянулся к синяку на подбородке.

- Неужели это тоже сделал барон фон Ринген? – спросил наставник.

- Нет. Капитан стражи.

- А, - наставник глубокомысленно кивнул, будто это все объясняло. – Что ж, можно поблагодарить его за то, что какое-то время девушки не будут искушать тебя.

- Я не пойму, почему он так поступил, – Эрнст-Хайнрих благоразумно не стал развивать тему искушения. - Я был не столь уж вежлив, это правда. Но в него будто вселился бес… Я видел, что он готов был убить меня и прикопать где-нибудь за городской стеной.

- Значит, барон даже спас тебе жизнь… Впрочем, давай-ка лучше возблагодарим Господа за еду, которую он сегодня нам послал, - наставник тонко улыбнулся. Губы у него были сухи и обветрены с дороги. – А потом перекусим. Я видел, на кухне готовят чудесный крепкий бульон с кореньями. Судя по тому, как едва открывается твой рот, и что ты едва выговариваешь большую часть звуков, это единственная еда, которая будет тебе сейчас на пользу. Несмотря на то, что сегодня среда, постный день.

- Но…

Наставник остановил его одним взмахом ладони. Он взял дело в свои руки, и неуютная доселе комната преобразилась – очаг был растоплен, разворошенная постель прибрана, а на столе вместо куцей кривой свечи в деревянной плошке оказался бронзовый подсвечник. Даже дождь за окном стал звучать уютней, и Эрнст-Хайнрих наконец-то успокоился.

Бульон в дымящейся плошке оказался пряным и вкусным, и он даже не упрекнул себя за то, что ест мясо в постный день. Наставник почти не ел, и ломоть серого хлеба крошился в его руках, оставляя под столом обильную пищу для мышей и тараканов. Он ушел в себя, и Эрнст-Хайнрих опять, как много раз до этого, с легким благоговением подумал, что вряд ли когда-нибудь достигнет такой аскезы и святости, как его учитель.

- Не сотвори себе кумира, - неожиданно заметил наставник. Теперь он прямо смотрел на Эрнста-Хайнриха.

- Что? – растерянно спросил тот.

- Вспомнил твоего друга – того студента богословия, которого поймали, когда он уписывал за обе щеки десятую колбаску в университетском погребе во время Страстной Недели. Сейчас ты глядел точь-в-точь, как он, когда отрывался от чтения своей проповедь о воздержании, чтобы проверить, как к ней отнесутся его учителя… Жаль, что она не помешала