Ее мучительный стон сливается с шумом воды. Девочку выворачивает наизнанку. Слышу ее страдания.

— Не зарекайся, кошечка. Я хочу, как минимум, двоих!

Пытаюсь подбодрить будущую жену. Понимаю, что буду выглядеть идиотом, но как тут не запечатлеть такой момент для семейного альбома? Тянусь рукой к верхнему ящику тумбочки за фотоаппаратом.

— Нееет, милый, — протяжно тянет Елена, — после родов я лично прослежу о тройной защите! Три презерватива на один шикарный член!!!

Тихо открываю дверь, аккуратно просовывая в щель свой любопытный нос, затем лицо, а следом и сам захожу, убедившись в том, что моему телу не угрожают увечья.

— А как же акция, малыш? — мой голос звучит хрипло и успокаивающе.

Елена подбирает упавшие на лицо пряди и устраивается поудобнее на полу, обнимая унитаз, стонет так жалобно, что мне самому становится тошно. Потерпит. Ради нашего маленького счастья, которое с раннего возраста начинает заявлять свои права у мамы под сердцем.

— Какая акция, Тем?

— Ну как какая? Делаешь одного, а получаешь сразу троих.

Палец нажимает кнопку спуска затвора, сохраняя на карту памяти несколько выдающихся снимков.

— Артем! Вот ты сейчас серьезно? Я и тройня? С ума сошел? — оборачивается ко мне лицом, фокусируясь на моих руках и округляя взгляд.

— Что ты делаешь? Боже, зачем эти снимки? Ты ненормальный!

Добродушно смеюсь, отставляя на стеклянную полочку фотокамеру. Подхожу к ней и присаживаюсь рядом, обнимая за плечи. Елена склоняет голову на мое плечо. Никогда не был так счастлив, как сейчас.

— Оставлю на долгую память нашим детям. Малыш, я люблю тебя, — целую висок.

— Нужно немного потерпеть. Токсикоз скоро пройдет. Ну, хочешь, я с ним поговорю? Попрошу маленького не слишком сильно мучать маму?

Моя ладонь опускается на мягкий живот. Поглаживаю шелковистую кожу, втягивая запах ее волос. Как же сладко она пахнет: летними душистыми травами, жасмином, молоком и корицей. Улавливаю нотки утреннего секса и душа наполняется эйфорией. Осталось прикрыть веки и молча парить над землей.

— Ну как? Полегчало?

— Угу, — тихо мычит, перебираясь ко мне на колени. Усаживается, прижимаясь всем телом, словно маленькая и беззащитная девочка.

— Он читает твои мысли…

— Чувствует, когда я слишком волнуюсь за тебя. Лен, пора снова к Ритке наведаться. Ты похудела.

— Я была у нее пару дней назад! Тебе не кажется, что ты ведешь себя хуже беременной женщины?

— Нет. Не кажется. Ты ешь бананы с картофельным пюре.

— И что? Тебя это смущает?

— Нисколько, — срывается смешок с моих уст. — Я попробовал, меня не впечатлило. Как ты можешь это есть?

Пожимает плечами вместо ответа, запуская тонкие пальчики в мои волосы.

— Тем?

— М? — блаженно стону, ощущая бег теплых искорок тока по позвоночнику, когда ее хрупкие кулачки сжимают на лбу мою челку.

— Нарежешь для нас дыню? Хочу с ветчиной. И те маленькие кислые корнишоны, которые Гонсало принес, и баночку йогурта не забудешь прихватить с кусочком черного шоколада?

— Шоколад под корнишоны?

— Угу… — соглашается, мурлыча как кошка.

— Ох, чувствую, у меня скоро начнется несварение желудка на фоне твоих желаний. Идем в кроватку? Или ты еще хочешь пообщаться со своим другом? Я скоро начну тебя к нему ревновать.

— Ой, куда тебе тягаться с «чистокровным итальянцем»? — поднимается на ноги, увлекая меня за собой в нашу спальню.

***

— Кисуль, — ласково зову свою кошечку, снимая с тремпеля и надевая белую льняную рубашку, — ребята приехали. Мне пора, — в ответ молчание. — Елена?

Не застегивая пуговицы, выхожу из гардеробной, продевая в петли брюк прихваченный по пути кожаный ремень. После того, как девчонка изрезала в хлам почти всю мою коллекцию, пришлось парочку новых прикупить.

— Вот ты где, — замечаю у дверей спальни соблазнительную тонкую фигурку Багры. Она стоит в коротенькой пижамке, опираясь о дверной косяк, и молча наблюдает за мной, сверкая гневными глазками. Улыбаюсь ей, и перед тем, как начать застегивать пуговицы на рубашке, пару секунд играю мышцами груди. Любимая шумно выдыхает, а после с усмешкой отводит глаза и снова возвращает мне пристальный взгляд, медленно опуская его к паху.

— Ты неотразимый болван, Артем! — ее глаза наполняются блеском, острый кончик язычка проходится по верхней губе. Черррт! Только не сейчас! Чувствую, как мой член наливается кровью, отвечая на женские уловки.

— Иди ко мне, — с тихим грудным рыком подхожу к ней и заключаю свою строптивицу в объятия.

— Это преступление века, — цедит мне в губы, — заявиться на мальчишник без трусов!

Тонкие пальчики зарываются в поросль волос ниже пупка, оглаживая татуировку быка на коже, а следом и вовсе ложатся на ствол.

— Разве? — тихо хохочу, перехватывая ее руку за запястье. Вспоминаю последнюю вылазку сумасшедшей в ночной бар. — А как насчет тебя, вредная Зая?

— О том, что я была без белья, знал только ты, — сжимает ладошкой стояк, вынуждая меня сцепить зубы и зашипеть от нахлынувшего желания трахнуть ее теплый и влажный рот.

— Да неужели? — закатываю глаза от удовольствия. Проводит рукой вверх-вниз пару раз, разгоняя по моему нутру волну жара. — Блять! Лееен, ну что же ты делаешшшшь… оооо… черррт…

— Артем… любимый… — голос моей девочки звучит хрипло и возбуждающе. Рот, опаляя дыханием, касается моего рта. Подушечка ее большого пальца, скользнув по устью головки, размазывает по кругу каплю смазки, а настойчивый язычок, лаская мои губы, ныряет внутрь, дразнясь и касаясь моего языка. Отвечаю какое-то время на ее медленный, пьянящий поцелуй, едва не сходя с ума от переполняемых чувств, пока она не останавливается.

— Давай, ты никуда не поедешь, Гаур? — хлопает очаровательными ресничками, переводя дыхание. — Мы займемся с тобой любовью… я сама станцую тебе жаркий стриптиз. М? — шепчет, поглаживая рукой член. Отрицательно мычу, зарываясь носом в ее ароматную шею, сжимая пальцами упругую попку.

— Даже не мечтай…

— Паршивец… — разочарованно стонет, медленно опускаясь передо мной на колени.

Губы осыпают поцелуями грудь, прокладывая волнующую дорожку до живота.

— Я тебя не отпускаю… — погружает юркий язычок в углубление пупка, вынуждая меня вздрогнуть, а следом и вовсе вышибает из легких воздух, лишает меня здравого рассудка, жадно смыкая влажные губки на пульсирующей раскаленной головке.

— Твою же мать! Малышшш… — зарываюсь пальцами в ее волосы, обхватывая затылок, и подаюсь бедрами вперед, улавливая наши переплетенные низкие стоны.