Именно там, в Одессе, она познакомилась с жившим там семейством Довнар. Александру тогда исполнился двадцать один год, он стал оказывать барышне знаки внимания. Ольга обожала верховую езду, и мать Довнара не раз приветствовала поощрительной улыбкой «затянутую в рюмочку» грациозную и изящную амазонку, вскакивавшую на лошадь в своем черном элегантном наряде.

Отношения барышни и студента в Одессе продолжались два года, она даже представляла Довнара своим женихом, тот не был против. Ольга сочинила историю о своем татарско-княжеском происхождении, но когда в конце концов Довнар узнал правду, это не изменило их отношений.

Осенью 1891 года Довнар отправился в Петербург поступать в Медицинскую академию, барышня отправилась вслед за ним. Они поселились вместе на Кирочной, занимали небольшую квартиру. Прислуге, швейцару, дворникам Довнар выдавал Палем за свою жену. Даже письма, получаемые ею, имели адресатом «Ольге Васильевне Довнар». И только в документах она значилась как «симферопольская мещанка Ольга Васильевна Палем». Жили молодые, как положено молодым влюбленным: за ссорами следовали бурные и страстные примирения. Ольга даже говорила, что она «тайно обвенчана».

Но затем Довнар охладел к своей возлюбленной и стал говорить «живу с барынькой». Она, в свою очередь, стала проявлять настойчивость: «Женись на мне, ты обещал!» Он или отделывался шуткой, или ссылался на то, что студентам вступать в законный брак не дозволяется. А то и вообще грозил, что уйдет к матери.

Отношения стали резко ухудшаться. Довнар потребовал выселить госпожу Палем из своей квартиры, арендованной на его имя, и разделить их имущество. Фактически — выставил ее на улицу.

«Будь она даже та продажная женщина, о которой говорить здесь больше не решаются, разве так расстаются, разве таким способом отделываются и от продажной женщины? А ведь с этой женщиной, как-никак, он прожил четыре года, и, по собственному сознанию господ обвинителей, эта женщина была ему верна. С собакой, которая четыре года покорно лижет вашу руку, не расстаются так, как расстался Довнар с Палем! Он жил теперь уже у матери, он вырвался из ее сетей. Чего же еще ему было нужно?» — восклицал адвокат Карабчевский.

Во всех своих жалобах она, однако, всюду выгораживала Александра Довнара, которого продолжала страстно любить. Она видела в нем бесхарактерного и малодушного человека, всецело попавшего под влияние матери. Она даже пожаловалась директору института, где учился Довнар, ее там сочувственно выслушали, рекомендовали защиту ее интересов известному, пользующемуся всеобщим уважением адвокату и опытному юристу, присяжному поверенному Андреевскому.

В конце концов произошло примирение: Довнар заявил, что он ничего не имеет против того, чтобы жить по-прежнему с Ольгой Палем, обязывался ее не бросать, она же, в свою очередь, обязалась не требовать от него насильственного брака «и не подавать никуда жалоб». В этом смысле с той и с другой стороны были выданы даже «подписки», заверенные в канцелярии Института путей сообщения.

Они снова попробовали жить вместе, но «склеить» отношения было уже невозможно. Кончилось все скандалами, врач констатировал у барышни глубокое расстройство нервов и прописал ей абсолютный покой. «Нет той часовни, в которой бы она не побывала, нет того чудотворного образа, которому бы она не помолилась. Мысль о Довнаре, исключительно о Довнаре, ни о чем больше, преследует ее, мучит, терзает, — отмечал Карабчевский. — А ее бывший возлюбленный между тем следовал совету своей матери: как будто ты ее вовсе не знаешь».

Выслушав проникновенную речь Карабчевского, присяжные заседатели признали подсудимую невиновной «во взведенном на нее обвинении». Однако уже через несколько дней министр юстиции поручил прокурорскому надзору обратиться с кассационным протестом в Правительствующий Сенат. Тот после довольно продолжительного совещания определил: решение присяжных заседателей приговор окружного суда отменить и передать дело в Санкт-Петербургскую судебную палату для нового рассмотрения в другом составе.

В тот же день Ольгу Палем вновь арестовали. Для «исследования состояния ее умственных способностей» ее поместили в больницу Св. Николая Чудотворца. Врачи-психиатры сделали вывод, что преступление было ею совершено в припадке умоисступления, но окружной суд с этим не согласился, и Ольгу Палем вновь предали суду.

Во второй раз ее судили в окружном суде 18 августа 1896 года. На этот раз яркая речь защитника не спасла Ольгу Палем от тюрьмы. Присяжные признали ее виновной в непреднамеренном убийстве, совершенном в запальчивости и раздражении, но дали ей снисхождение. На основании этого вердикта суд приговорил ее к десятимесячному тюремному заключению. Правительствующий Сенат подал жалобу на этот приговор, считая его излишне мягким, но она была оставлена без последствий.

Двое в лодке

В мае 1885 года Санкт-Петербургский военно-окружной суд рассматривал дело поручика Владимира Михайловича Имшенецкого. Его обвиняли в том, что он утопил свою жену, которая незадолго до этого завещала ему богатое наследство. Дело оказалось скандальное, запутанное, связано с любовным треугольником. Столичная публика внимательно следила за ходом процесса, тем более что защитником выступал Николай Карабчевский.

Дело обстояло следующим образом. Поручик Имшенецкий в феврале 1884 года женился на дочери весьма состоятельного купца Серебрякова, Марии Ивановне. Вскоре он получил от жены нотариально заверенное завещание, по которому в случае ее смерти наследовал ее дом и все ее имущество.

Злые языки говорили, что на Серебряковой поручик женился исключительно по расчету. И без того небогатый, он задолжал Серебрякову, Мария Ивановна же была беременна от другого мужчины. Сам же поручик до свадьбы влюбился в дочь обедневшего купца Елену Ковылину, который не мог дать за ней приданого…

Вечером 31 мая 1884 года супруги, любившие водные прогулки, сели в собственную лодку и отправились в сторону Финского залива. Впоследствии свидетельница Шульгина, жившая на даче близ Петровского моста, видела проследовавшую мимо лодку с двумя пассажирами, а затем, когда она скрылась, услышала крик о помощи.

«Ровно в десять часов я вышла на балкон (перед тем она взглянула на часы, так как ждала мужа к чаю)… минут через пять-семь ближе к берегу показалась лодка, выехавшая из-под моста; я видела лодку, на ней были две фигуры — мужчина и женщина; лодка проехала и скрылась из глаз моих за второй пристанью; вдруг раздался отчаянный крик о помощи», — рассказала Шульгина.

Имшенецкий впоследствии утверждал, что причиной всему стало желание его жены пустить ее на весла. Дескать, он отговаривал ее: «Погоди до Ждановки, там пущу!» Но она не хотела его слушать: мол, хочу попробовать грести против течения, и все тут. С этими словами, скинув через голову веревочку от руля, она поднялась в лодке во весь