— Так, дай-ка угадаю, я вродь-как должен быть сигналом оповещения, каким-нить невидимым лучом засветить, чтоб она вошла и его прервала, чтоб у тебя было преимущество в несколько минут, а меж тем прерывают меня, или, если вдуматься, даж ломают, что-то типа?

— Вовсе нет. Ты можешь и дальше себе жить как обычно, какова б твоя жизнь ни быля. Никто тобою не рульит, ты никому не доклядываешь, мы тебе не звоним, если не надобишься. Надо лишь быть тут, на месте — быть собой, как тебе, вероятно, раньше и советоваль твой учитель музыки.

Тормозит, подумал Зойд, на него не похоже, да что с парнишкой сегодня не так, он же со всем на свете на шаг впереди?

— Ну звучит-то плево, и хочешь сказать, мне и платить за это будут?

— Шкаля Особого Сотрудника, может, даже премиальные.

— Раньше была двадцатка, насколько мне помнится, пожамканная и тёпленькая из бумажника какого-нибудь агента, что его пацан ему на Рождество задарил…

— Ещё б — а нынче сам увидишь, Зойд, оно заходить может и далеко в небольшие трёхзначные числя.

— Минуточку — премиальные? За что?

— За что не.

— А мундир мне можно, бляху, ствол?

— Соглясен?

— Херня, Эктор, ты мне выбор даёшь?

Федерале пожал плечами.

— Страна-то свободная. Господь, как его зовут у нас в конторе, создаль всех нас, даже тебья, со свободой воли. По-моему, дикость, что ты даже не рвёшься про неё разузнать.

— Ну и сентиментальный ж ты омбре, Купидоша приставучий. Ну, может, здесь ты меня поймёшь — у меня много времени заняло добраться дотуда, где я в её смысле теперь, а ты хочешь меня отправить обратно в самую гущу, но прикинь, не желаю я туда и во всём этом бултыхаться.

— А детка твоя как?

— Вот именно, Эктор. Как там она? Мне сейчас в аккурат нужны ещё советы федерального агента о том, как мне растить собственного ребёнка, мы уже знаем, как вам, рейганатам, небезразлична ячейка общества, по одному лишь тому, как вы с ней вечно ебётесь.

— Может, в конце концов, ничево и не выйдет.

— Похоже, — Зойд аккуратно, — ты многовато тратишь на одно давнее федеральное дельце, о котором все забыли.

— Видель бы ты, сколько. Может, всё делё далеко не только в твоей бывшей старушке, дружочек.

— Далеко ль далеко?

— Я раньше за тебя переживаль, Зойд, но теперь вижу, можно и расслябиться, раз вазелин юности стёрли с объектива твоей жизни слябым раствором моющего средства времени, когда оно утеклё… — Эктор ссутулился в зомоскепсисе, сиречь созерцании супа. — Надо бы взять с тебя за консультацию, но я уж глянул на твои ботинки, поэтому пока бесплятно. — Он чего, считывает странные послания супа? — Твоя бывшая, вплёть до того, как ей обрезали бюджет, жиля в подполье Государства, не типа стариков Синоптиков или прочих, а? но некий мир, о котором гражданские на поверхности, на сольнышке и все в своих счастливых мыс’сях, и никакущего понятия не имеют… — Эктор обычно бывал слишком невозмутим и слишком никого за лацканы не хватал, но теперь вот что-то в голосе его, ходи Зойд в пиджаке, вероятно, предупредило б о такой попытке. — Ничего похожего на эту срань по Ящику, совсем ничего… и холёдно… холядней, чем тебе хотелёсь бы вообще знать…

— Коль-так, я без проблем не буду мешаться под ногами, спецом у тех, с кем она нынче водится, а тебе, друган, большой удачи.

— Не это вот мне от тебя надо, Зойд, ты ебанут точно так же, как обычно, а к тому ж подлецой обзавелься.

— Не подлей старого прокисшего хиппи, Эктор, такого вокруг навалом.

— Вы ж, киски, сами подставляетесь, — присоветовал Эктор, — так никто б из вас тогда и не ныль, раз в такую даль забрались, тут всё чисто по-делявому, и мы оба наваримся, только сиди тихо, а я всё сам.

— Надеюсь, тебе да или нет прямо тут же не требуется.

— Время важно, ты тут не один такой, кого мне координировать. — Печально покачал головой. — Мы с тобой по разным бульварам катаемся уж не первый год, ты мне хоть одну открытку на Рождество присляль, спросиль, как там Дебби, как детки, что у меня с сознанием? Может, я в мормоны подалься, почём тебе знать? Может, Дебби меня улямала на выходных съездить на духовный семинар, и там вся жизнь у меня изменилясь. Может, и ты бы даже подумаль о собственном духе, Зойд.

— О моём…

— Чутка дисциплины надо, вот-всё, тебя не убудет.

— Прости меня, Эктор, но как там Дебби с детишками?

— Зойд, если б только ты не быль всю свою жизнь такой пентюх, не скакаль бы просто так по цветочкам полевым, тэ-дэ, не считаль бы себя таким особенным, дескать тебе не подобает заниматься тем же, чем все прочие…

— Может, и не подобает. Считаешь, подобает?

— Лядно, нормально, объебос, вот тебе ещё — ты непременно помрёшь? Аха-хе-хе, не забыль? Смерть! стока лет нонконформистского говнища, а всё равно закончишь, как все прочие! ¡Ja, ja! Так зачем всё оно быля надо? Вся эта житуха в хипанской грязище, покатушки на каком-то мусорном баке с колёсиками, его и в «синей книжке»-то уже не сыщешь, а реально серьёзные башли мимо со свистом, хоть их можно былё не только на себя и детку свою потратить, но и на всех твоих любимых братух и сеструх во хипье, на дурачьё это, кому они б тоже не повредилё?

Подошла официантка с чеком. Оба — Эктор рефлекторно, и Зойд от неожиданности следом — вскочили ей навстречу и столкнулись, а девушка — встревоженно — попятилась, выронила документ, и три стороны его затем гоняли, пока он не спорхнул наконец во вращающийся подносик с приправами, где и упокоился, полупогрузившись в большую взбитую горку майонеза, по краям уже полупрозрачную.

— Чек под ё-маё, — хватило времени отметить Зойду, когда вдруг сразу, мимо уличной двери, явилась конвергенция сирен, целеустремлённых воплей, затем тяжёлые сапоги, все в ногу, затопали в их сторону.

– ¡Madre de Dios![21]— подозрительно запаниковав, вздёрнув тон, Эктор вскочил и побежал к кухне — к счастью, заметил Зойд, оставив на столе двадцатку — но теперь за ним вломился и целый взвод публики, это ещё что, все в одинаковых камуфляжных комбезах и защитных касках с натрафареченным словом НИКОГДА. Двое остались у дверей, ещё двое выдвинулись проверить кегельбан, остальные побежали за Эктором в кухню, где уже творились многие крики и лязги.

Вот меж двух привратных типов вальяжно вошёл чувак в белом лабораторном халате поверх пендлтонской рубашки и джинсов, направился к Зойду, который неискренне просиял:

— Никогда прежде его не видел.

— Зойд Коллес! Здрасьте, вчера вечером поймал вас в новостях, сказочно, не знал, что вы с Эктором знакомы, слушайте, он последнее время сам не свой, записался к нам на лечение, а теперь, если честно…