– У нас тут вообще заповедник, – встряла в разговор затянутая в кожу Нелли. – Горные козы вот набежали. Шустрые, но безмозглые.

И секретарша глумливо подмигнула Татьяне.

«Острит девушка, – поняла Садовникова. – Ну и пусть. Не пререкаться же с ней – на глазах у хозяйки».

Промолчала – и разговоров больше не заводила. Паинькой сидела на своем стуле. Потому что, кажется, вставать из-за стола, прежде чем это сделает хозяйка, здесь тоже запрещалось. По крайней мере, Антон уже давно покончил с мороженым, но продолжал терпеливо скоблить ложечкой по пустой тарелке.

Наконец с десертом разделалась и Холмогорова. Демонстративно взглянула на часы:

– Ого, почти десять. Я пошла спать.

И решительно встала.

– Спокойной ночи, Марина Евгеньевна! – верноподданнически проблеяла Фаина Марковна. – Ваша спальня уже проветрена, я приказала...

Хозяйка обернулась к секретарше, потребовала:

– Мой график на завтра!

Кожаная Нелли немедленно вложила ей в руку отпечатанный на принтере листок.

– Машину к восьми утра, – приказала Холмогорова уже Антону.

– Будет сделано, – браво откликнулся помощник.

– А сейчас – все отдыхаем.

Хозяйка выразительно взглянула на Татьяну, и та еле удержалась, чтобы не выкрикнуть: «Слушаюсь!» Утешила себя: «Приказ отдыхать – не самый страшный». И отправилась в спальню.

В ее временных владениях, конечно, никто не проветривал, и в комнате оказалось душно и затхло. Кондиционер Таня включать не стала – недавно вычитала, что слишком кожу сушит. Распахнула окна, впустила в спальню горный воздух. Он оказался ледяным и каким-то липким. Да еще и непонятные твари снаружи ухали – совы, а может, и нечистая сила. В сочетании с завыванием ветра создавалось полное ощущение: ты где-то в страшнейшей глуши. И случись что – никто тебе не поможет.

«Да что здесь может случиться? – уговаривала себя Татьяна. – Трехметровый забор. Охрана. А внутри – милые, интеллигентные люди...»

Но все равно: неприятно, когда ты без машины. А Садовникова уже лет десять не расставалась с личным автомобилем... если только не считать Мальдивы... и плавание с морским чертом... и тот день, когда она бросила своего любимого незабвенного «пежика» на набережной в Южнороссийске и уплыла без него в Стамбул... а потом улетела в Париж[1]... Да и с мобильником она неразделима столько же лет. А теперь на дисплее маячит единственная жалкая черточка – то есть телефон практически вне зоны действия сети. Во попала!

А ведь все, кому она хвасталась, что уезжает в горы, сразу начинали завидовать. И рисовали ей заманчивые перспективы: духом, мол, омолодишься, и морщины разгладятся, и засыпать ночью будешь за минуту... Однако дух – по крайней мере, после первого вечера в поместье Холмогоровых – пребывал в состоянии самом угнетенном. И выглядела она, как свидетельствовало зеркало в ванной, совсем не лучшим образом. Понятно, конечно, что утомилась, но слишком уж бледная. И вокруг глаз проступили противные мелкие морщинки.

«Что у меня за жизнь... – тоскливо подумала Садовникова. – Не девочка уже – а никакой стабильности. Лечу куда-то, мчусь, участвую в непонятных проектах... За каким, извините, бесом я согласилась писать эту биографию?! Тоже мне, Жорж Санд...»

Таня всегда считала, что может справиться с любой задачей. Но сейчас, устав с дороги, да в незнакомом доме, да в окружении не самых приятных людей вдруг в своих способностях засомневалась.

Сейчас бы выйти во двор, выкурить сигаретку... Но было страшно – комендантский час ведь уже наступил. Оставалось только принять душ и завалиться в постель.

Но как ни надеялась она, что провалится в сон мгновенно, а ничего не вышло. Просто свинство: тело уставшее, мысли плавают, физиономия бледная – организм же отключаться не желает. И чем его уговаривать – непонятно. Снотворное Татьяна не жаловала, предпочитала безопасные способы, вроде мятного чая или настоя валерьянки. Но хотя в ее комнате и роскошно – а чайника нет.

Помнится, хозяйкин муж что-то про круглосуточную горничную говорил? Та якобы может в любое время суток чай подать... Действительно, что ли, позвонить? Да ну, неудобно. Подумают: не успела приехать, а уже барствует. Надо попробовать уснуть самой. Можно, например, под телевизор – благо очень удобно: огромный экран «плазмы» располагался как раз напротив постели.

Садовникова включила ящик – и сразу же нарвалась на фильм ужасов. Милейшая сцена: двое вампиров упоенно сосут кровь из шеи еще вполне живого человека. Пока Таня разбиралась с незнакомым пультом, чтобы переключиться на другой канал, ее едва не стошнило. Но на остальных каналах кабельного TV тоже ничего успокаивающего не нашлось. Сплошные драки, выстрелы, жесткая эротика. И даже на спортивном канале бои без правил.

Татьяна неинтеллигентно ругнулась и вырубила телик. И снова окунулась в зловещую, как только в горах бывает, тишину. Лишь завывание ветра да перекличка ночных птиц... Вот тебе и отдых: уже полночь, а она не спит. Нервы совсем расшатались. А теперь кажется, будто кто-то под дверью затаился. Стоит, сопит... Глюк? Нет, точно: зашуршали, удаляясь, шаги. Что за дела?!

Таня поспешно накинула халатик, отомкнула дверь и выглянула в коридор. Но успела разглядеть лишь расплывчатую, тускло освещенную лунным светом, фигуру, спешно двигавшуюся по направлению к лестнице. Кажется, то была женщина. В широком пеньюаре. И почему-то со свечой в руке – хотя с электричеством в особняке проблем не было, и выключатели во всех коридорах расположены удобно, как раз под рукой.

Таня поняла одно: по коридором бродит явно не хозяйка – фигура слишком миниатюрна. Но как же тогда быть со словами Марины Евгеньевны, что ночами по особняку разгуливать нежелательно? И любые просьбы, буде они появляются в промежуток между полуночью и шестью утра, нужно адресовать ночной горничной? Может, кстати, эта та самая ночная горничная и была? Но почему в пеньюаре? И со свечой?

У Тани даже искушение возникло: может, раз на запреты хозяйки разгуливать по ночам здесь плюют, отправиться вдогонку? Нагнать фигуру, полюбопытствовать, кто и куда отправился? А заодно – выйти во двор и отравить пресловутый горный воздух сигареткой?

Она уже почти решилась так и сделать – да из распахнутого окна вдруг донесся пронзительный, жалобный визг. И понятно вроде, что обычное на природе дело – мышка или иная мелкая тварь в когти филина попала, но Таня все равно вздрогнула. В Москве-то она совсем к иным ночным звукам привыкла. Городским. Под окнами ее квартиры то машины газовали, то подвыпившие граждане песни пели. И она еще недовольна была, хотя на самом деле куда приятнее, чем шорохи и шепоты ночного сада в горах.