– И ты не боишься последствий своего отказа? – тихо и оттого страшно спросил он.

Боится! Еще бы! Если тыкаешь пальцем медведю в глаз, то вряд ли он скажет тебе спасибо и деликатно ретируется, шаркнув лапой. Подмывало прямолинейно послать господина Горбоноса вместе с его завышенной самооценкой и болезненной гордыней в известные всем дали, а пришлось деликатничать:

– Очень хочется верить, что вы выше мелочной мести, мне больше нравится глубоко уважать вас, чем бояться. Я уверена, скоро вы станете министром этой страны, и знаю абсолютно точно, что вам нужна другая жена, гораздо более светская, чем я. Та, которой нравится и привычен такой стиль жизни, приемы, тусовки по интересам, красавица, соратница, которая будет поддерживать и подталкивать мужа. И лучше с достойными родственными связями. Я слишком ничтожна для человека такого ранга. Согласитесь, простая учительница рисования совсем не та женщина, которая должна находиться рядом с вами. Мне непросто говорить об этом, но я понимаю, что не подхожу вам никак. Этот месяц был совершенно потрясающий, и я бесконечно благодарна вам за красивое ухаживание, за мир известных людей и интересных событий, который вы мне показали, за то, что я чувствовала себя именно той нужной вам и необыкновенной женщиной. Но, увы, это была хоть и красивая, но сказка. И мы оба понимаем, что я недотягиваю до вашего уровня. И спасибо вам, Андрей Максимович, что, не желая меня обидеть, вы не сказали этого сами. Простите! – торопливо поднялась с места Глаша, стараясь не смотреть жениху в глаза и что-то там изобразив ладонью вроде смахивания горючей слезы благородной простушки, отказывающейся от своего счастья. – Мне надо побыть одной. Спасибо вам огромное за все! Прощайте!

И стремительно направилась к выходу. Спасаться! Улепетывать! Пока сей хрен крутой с горы не решил ее останавливать или не сказал своим охранникам «фас»!

Суть столь прочувствованного монолога сводилась к элементарному чувству самосохранения, ибо по выражению глаз Горбоноса становилось ясно как божий день, что будущий министр, не парясь выкрутасами морали или высокой культуры и духовности, с большим душевным удовольствием опустится и до мелкой, и до крупной, и до изощренной мести, а с еще большим удовольствием размажет Глашу и родным-близким наваляет, чтоб неповадно было супротив его воли и желания вякать!

Аглая очень надеялась, что выдержала все тона-полутона и соответствующее выражение лица и относительно гениально сыграла в полном смысле слова жизненно необходимую роль «я вас не достойна в вашем величии, понимаю, трепещу и не смею претендовать отираться рядом с вашим великим телом!».

Кстати, слава богу, до тела министерского дело не дошло, отложенное до первой брачной ночи. Андрей Максимович намекал и прямо высказывался за сближение интимное, но она скромницей «не поняла» и на его зов не откликнулась.

Проверять, поверил ли господин Горбонос в искренность ее прочувствованной речи с упором на самоуничижение на фоне памятника ему недосягаемому, методом повторного диалога или ожидания последствий Аглая не собиралась, а побежала. Отсюда и до…

Ввалившись на полном «скаку» в дом, с порога засобиралась, что-то пытаясь на ходу объяснить Григорию Павловичу:

– Дед, ты можешь пожить у Евгения Петровича?

– Мы эвакуируемся? – невозмутимо уточнил дед, выходя в прихожую.

– Что-то вроде того, – рассеянно кивнула Аглая, доставая из кладовки свой походный чемодан. – Я официально отказала Андрею Максимовичу, прости его, Господи, Горбоносу в своей руке и записи акта гражданской регистрации.

– В который раз? – пытался шутить, но, почувствовав напряжение внучки, сразу насторожился дед.

– В миллион восьмой, но на этот раз он меня услышал и даже поверил!

– Могут быть последствия? – подобрался Григорий Павлович.

– А вот не знаю, – остановилась на бегу Аглая, пытаясь оценить ситуацию. – По крайней мере пуганул он меня про последствия всерьез. Я, правда, целый спектакль разыграла о его незыблемом величии, которое с постамента даже ломом не сковырнешь, и моем полном несоответствии оному, но актриса из меня, сам понимаешь, никакая, первая в жизни проба, поверил ли, нет – не знаю. Лучше рисковать не станем. Так ты поживешь у Евгения Петровича?

– Запросто и с удовольствием, он меня каждый день зазывает до конца лета перебраться, ты ж знаешь. Я б давно, если бы не дела твои.

– Тогда собирайся, чего тормозишь! – распорядилась Аглая.

Так, за деда можно не волноваться. Евгений Петрович, с детства самый близкий друг Григория Павловича, – генерал милиции в отставке, между прочим, до сих пор сохранивший большие связи и авторитет, и главное – отец действующего ныне замминистра, к нему никакой Горбонос не сунется, обделается, мал ранжиром, может и того лишиться при попытке наезда на этих двух старичков. Да и дед сам по себе не шишок бе-зобидный.

Родители Аглаи в Кении, подруг и иных родственников у нее не имелось. А вот свою головушку следовало поберечь. Она как-то сильно сомневалась, что прочувствованная речь убедила Андрея Максимовича в искренности приведенных ею причин отказа. А что он предпримет ответно, проверять не хотелось.

Глаша быстро написала Коле письмо и отправила его по электронной почте, в данный момент друга детства в онлайне не наблюдалось, но ничего, прочтет! Покидав какие-то вещи, сунув ноутбук в чемодан, проверила паспорт, кредитки, наличные, сотовый, обе зарядки.

– Дед! Ты собрался? – прокричала Аглая в пространство квартиры.

– Я позвонил и собрался, за мной Федя уже машину послал, будет через полчаса, – спокойно ответил Григорий Павлович, заходя в комнату. – Ты куда улепетывать решила?

– А куда я могу? – удивилась вопросу Аглая. – К Алтаю, разумеется!

– Это правильно, – одобрил дед. – Привет Коленьке сердечный от меня передашь.

– Даже поцелую! – пообещала Аглая и вдруг, резко остановившись, спросила с сомнением: – Дед, а я не перегибаю? Я правильно делаю, что сбегаю?

– Правильно, – убежденно заявил Григорий Павлович. – Он не очень хороший человек и с завышенными амбициями, таких только задень, говна не оберешься! Я знал, что ты за него не выйдешь, потому и не тревожился сильно, оказалось, зря не тревожился.

– Да ладно тебе, не переживай! – подошла, обняла и прижалась к нему Глаша. – Это я ситуацию выпустила из-под контроля, что ж теперь обвинять себя. Мы ведь прорвемся?

– А то! – пообещал дед, поцеловал ее в макушку, погладил по голове успокаивающе. – За меня не вздумай беспокоиться. Давай езжай, я все закрою, проверю, воду и газ перекрою, соседку предупрежу, что мы уехали и чтоб за квартирой приглядывала. Не волнуйся, Федин водитель мне поможет.

Федей или Федюшей без отчества, по-простому звался Григорием Павловичем сын Евгения Петровича, он же заместитель министра, относящийся к деду с большим пиететом и глубокой уважухой, вполне обоснованной и имевшей свою отдельную историю.

– Дед! – прижалась посильнее к надежной теплой груди Аглая. – Я тебя люблю и даже где-то обожаю!