Меня разбудил Стас. И из-за него я так и не узнала, как сложить картину. От этого моя неприязнь к нему еще больше возросла. Не мог подождать немного. Но зато он испытал шок, увидев меня спящей – наверняка ожидал увидеть что угодно, только не это. К примеру, что я вскрыла себе вены, или утопилась в ванной, или задохнулась в сауне, или зажарилась в солярии, ну и прочие суицидные прелести. Но чтобы я спала, об этом он, наверное, и помыслить не мог. А я очень порадовалась. Хоть и невольно, но мне удалось досадить ему.

Прохор встретил меня все в той же гостиной, посмотрел на мою заспанную физиономию и тоже удивился:

– Спать изволите? Ну, ну… Ты хоть подумала, как будешь искать убийцу? – спросил он.

Я так не люблю, когда меня будят, особенно когда не удалось досмотреть сон до конца, поэтому я с раздражением ответила:

– А что мне остается делать в этом карцере? И как мне прикажете искать убийцу, если у меня нет свободы передвижения. Сидя в комнате, только Ниро Вульф искал преступников и то ему все сведения собирал Арчи Гудвин. А мне никто ничего не собирает, еще и меня не выпускают.

– Почему же? Ты можешь ходить по дому и задавать вопросы. Я своим людям отдал приказ не препятствовать тебе и рассказывать все, о чем ты попросишь. – Он миролюбиво улыбнулся.

«Змея, – подумала я, – еще и скалится».

– Вам известны случаи, когда по приказу свыше люди шли на контакт? Мне нет. Так вот, если вы хотите, чтобы что-то получилось из вашей затеи, нужно, чтобы я стала в вашей среде своей в доску, чтобы на меня перестали обращать внимание, а для этого нужно время. Если кто-то что-то не то вякнет, вы должны за меня заступиться. Я должна чувствовать вашу поддержку, контингент у вас наверняка специфический, и всякое может случиться. Еще у меня должен быть доступ к вещам Владимира и к тому, что нароют в милиции.

– Ну, ты молодец, не знаю как сыщик, но командир из тебя неплохой, – похвалил меня Прохор.

– Это еще не все. Мне нужно три раза в неделю поливать дома цветы и посещать салон красоты. По необходимости.

– С этим нет проблем, ты будешь ездить с моим человеком куда потребуется.

– И последнее условие. Собирая информацию о вашем сыне, я хочу начать с вас.

– Хорошо, ближе к вечеру поговорим, а сейчас у меня дела.

Кажется, Прохор остался доволен нашим разговором. Похоже, моя уверенность вселила в него надежду. Сама же я только удивлялась, откуда она у меня взялась, эта уверенность. Нервы, наверное.

Итак, я принялась бесцельно шататься по дому, предаваясь грустным мыслям. Мысленно я аплодировала Прохору, ведь какой молодец, он прекрасно понимает, что я, дурочка безмозглая, попав в капкан, от отчаяния и от страха за свою жизнь и жизнь своего сына все переверну вверх дном, чтобы отыскать виновных. Страх – стимул посильнее денег. Но с чего начать, я даже примерно не знаю. Может, почитать детектив, изучить методы поиска преступника. В книгах так все складно, возьмутся за конец веревочки и потихоньку приближаются к искомому. А где у меня начало этой путеводной ниточки? Кто подскажет? Хорошо бы посоветоваться с Бони (никогда не смогу назвать его Борис, он для меня навсегда останется Бони), а для этого нужно поехать в салон.

Я бродила по дому, изучая интерьер и нагло заходя во все комнаты. «Нечего было разрешать!» – злорадно думала я. Пошатавшись около часа, обнаружила, что дом напичкан камерами слежения и прислугой. Я не знала, как построить разговор, о чем нужно спрашивать, поэтому ни к кому подходить не стала. Хотя пора бы уж, ведь мне ничего не известно о Владимире, я даже не знаю, как он выглядел. Решила отложить все расспросы до разговора с Прохором, может, тогда придет озарение…

Остаток дня я развлекалась, как могла: плескалась в ванной, занималась самомассажем – доводила свою недавно обретенную красоту до совершенства. Я попыталась отбросить грустные мысли и вообразить, что нахожусь где-нибудь на отдыхе, а значит, надо максимально наслаждаться, раз выпала такая возможность. «Что-то я второй раз за сутки отмокаю в ванной, так можно и привыкнуть к комфорту!» – думала я.

Прохор появился около восьми вечера, взъерошенный и уставший. Похоже, сегодняшний день дался ему нелегко. Я даже почувствовала жалость к нему, но тут же пресекла это чувство, ведь он меня не жалеет.

Мы спустились в столовую, где был накрыт стол на двоих. На ужин был салат из морепродуктов, салат из свежих овощей, королевские креветки в кляре, фрукты и белое вино. Совершенно невозможно было отказаться от чего-либо. Весь ужин я боролась с искушением: подключала воображение и представляла свою прежнюю фигуру, тем самым пытаясь умерить аппетит, ничего из этого не вышло, я съедала все до крошки. Наверное, мои терзания были слишком очевидны, потому что Прохор, улыбаясь, сказал:

– Не волнуйся, Ангелина, эта еда низкокалорийная, я тоже слежу за своим весом, в моем возрасте это не дань моде, а необходимость. Ешь спокойно, не растолстеешь.

Я расслабилась и основательно подкрепилась. Решила – гулять так гулять. После ужина мы пошли в гостиную. Несмотря на лето, там горел камин, но жарко не было, так как работал кондиционер. Возле камина было так уютно, и Прохор выглядел таким осунувшимся, что мне совершенно искренне захотелось помочь ему. И поэтому, придав своему голосу деловые нотки профессионального психоаналитика, я сказала:

– Что ж, расскажите мне все о вашем сыне, начиная с самого рождения.

– Тебе придется запастись терпением, рассказ будет длинным, – предупредил он.

Я чуть не сказала: «Ничего, я уже привыкла», но вовремя прикусила язык.

– Начну с себя. Я родился незадолго до смерти Сталина в Москве. Мои родители сгинули во время репрессий, и сколько себя помню, я жил в интернате на окраине города. В то время окраину трудно было назвать Москвой, там была своя отдельная жизнь, со своими законами и порядками, этакое государство в государстве. Не буду утомлять тебя рассказами о своем нелегком детстве, скажу только, что интернат закалил и сформировал мой характер. Я рано привык не прощать обиды, отвечать на грубость и ненавидеть подлость. Но было у меня там и светлое чувство, чувство любви…

В нашем интернате была девочка Катя. Наверное, с самых пеленок мы были вдвоем, вместе играли, вместе сидели за партой, делали уроки, делили радости и беды. При этом я мало обращал внимания на то, красива ли она. Маленькие дети не задумываются над такими вещами. Я любил ее, как сестру, принимая такой, какой она была. Но по мере взросления мое отношение к ней менялось, может быть, она была не совершенна в физическом смысле, но вела себя так, как будто была самая красивая. Для меня лучше Катеньки не было никого. Я не замечал и недостатков в ее характере. У нее был скорее мужской склад ума и такие же повадки, была она какая-то лихая, отчаянная, но мне это нравилось, я думал, что девочки и должны быть такими.

В восемнадцать лет мы уже учились в училище. Я на токаря, а она на швею. И жили в общежитии. К тому времени я окончательно влюбился в нее. Она же относилась ко мне снисходительно, ей нравилась моя собачья преданность, моя привязанность. Нашей близости я жаждал со всей юношеской пылкостью и страстью. И Катюша, скорее для того чтобы еще больше привязать меня к себе, иногда позволяла мне спать с ней. От этого я совсем потерял голову и ради нее был готов на самые нелепые поступки. И скоро мне действительно пришлось доказать, что я готов на все.