— Мсье Д'Аламбер, я был бы очень вам признателен, если бы вы объяснили мне некоторые места из вашего «Трактата», которые оказались мне непонятны.

Когда при первом знакомстве Дидро говорил мне комплименты, я воспринял их всего лишь как вежливую лесть, но сейчас он задал мне несколько вопросов, показавших, что он в самом деле внимательно прочел мой «Трактат». Разговор с головокружительной быстротой перескакивал с одной темы на другую, Дидро вдруг принялся рассказывать нам о том, как учился в школе:

— Вся беда в том, что я всегда был здоровенным парнем. Какую все же большую роль в жизни играют физические данные! — Я молча кивнул в знак согласия. Он потянулся за соусницей и продолжил: — Если я просто слегка толкал какого-нибудь мальчишку, у меня неизбежно получался крепкий удар, такими уж были мои сила и рост. Но ведь вы не назовете слона задирой, если ему случится наступить на каких-нибудь мелких тварей, которых он даже не заметил? Короче говоря, из-за всего этого в школе меня считали отъявленным драчуном. Но я очень хорошо учился, за что меня наградили призами. Когда наступил день раздачи призов, меня выгнали из школы за мнимое преступление, хотя я всего лишь дал взбучку одному типу, который ее давно заслужил.

Он громко расхохотался и хлопнул по спине Руссо, который, как птичка, клевал еду из своей тарелки.

— Так вот, я едва не лишился призов. Когда я пришел за ними, в воротах меня встретил служитель и погнался за мной с палкой. Я увернулся от него и сумел попасть в школу, хотя он при этом до крови разбил мне руку своей палкой. Так я все же получил призы своей раненой рукой, обрызгав кровью человека, который с поздравлениями их мне вручал. Какова сцена, а? Но это ничто по сравнению с тем, что мне пришлось пережить до женитьбы на моей маленькой Нанетте. — Он повернулся ко мне. — Вы играете в шахматы, господин Д'Аламбер?

Неожиданный вопрос смутил меня. Я ответил, что знаю правила.

— Тогда вы должны поиграть с Жан-Жаком. Он все время меня побеждает. Думаю, он выбрал меня своим постоянным партнером только потому, что обожает выигрывать.

Руссо скорчил неодобрительную гримасу.

— Видите ли, — продолжал Дидро, — Жан-Жак рассматривает мир как ристалище состязаний.

Было заметно, что Руссо закипает гневом.

— А как ты рассматриваешь мир, Дидро? — многозначительно спросил он. ,

Дидро откинулся на спинку стула и промокнул уголки губ.

— Я рассматриваю мир как… банкетный зал! — Оглушительно расхохотавшись, Дидро подавился. В какой-то миг мне показалось, что сейчас он упадет замертво, но Руссо сильно хлопнул друга по спине, и все прошло.

— Господин Д'Аламбер, — торжественно заговорил Дидро, — вы, несмотря на свою молодость, весьма выдающийся человек. Но настанет день, когда все мы — все трое — прославимся на весь мир, клянусь вам в этом. Я говорю это не потому, что пьян. Конечно, я пьян, но даже будь я трезв, я бы все равно высказал ту истину, что мы трое, вместе… — Он, пошатнувшись, встал. — Мы трое представляем собой всю философию. Руссо — это музыка и театр; вы, господин Д'Аламбер, — математика и наука…

Дидро помолчал и сел.

— А кто в таком случае вы? — спросил я.

Он выпил еще один стакан вина и посмотрел на меня затуманенным взором.

— Мсье, я… я — Дидро! Ха-ха!

Сознаюсь, что в тот момент его слова показались мне пустыми и даже жалкими. Он был на четыре года старше меня (следовательно, тогда ему было уже за тридцать) и понимал, что если хочет оставить в мире след, то должен поторопиться. Он действительно разрабатывал некоторые философские идеи и намеревался отразить их в будущей книге. Надо, правда, сказать, что в те дни все кому не лень занимались «философией» того или иного рода. Дидро, начисто лишенный упорядоченного и строгого мышления, был идеальным поверхностным отражением своей сути. В этом отношении он действительно был истинным философом. Но в одном Дидро оказался совершенно прав — нам троим предстояло стать вселенскими знаменитостями.

— Я не собираюсь посвятить остаток жизни переводу чужих писаний, — заявил он. — Я намерен писать сам, и писать хорошо.

— Восхитительное намерение, — сказал я ему. — Но что за периодическое издание вы собираетесь основать? В конце концов, именно из-за него я сюда пришел.

— О, об этом мы сможем поговорить в следующий раз, а сейчас давайте выпьем за дружбу и философию.

К концу обеда Дидро выпил две с половиной бутылки вина, в то время как мы вдвоем с Руссо едва одолели одну. Однако Дидро был не очень сильно пьян. Я понял, что его веселость и приподнятое настроение вызваны не столько вином, сколько приятным ощущением пищи в желудке и наслаждением от беседы. Он настаивал на том, чтобы мы пошли к нему домой поиграть в шахматы. Однако по дороге Руссо извинился и пожелал нам доброй ночи.

— Но вы же не откажетесь пойти ко мне, господин Д'Аламбер?

В его глазах была поистине детская мольба. Дидро с надеждой ухватил меня за руку, и я не смог отказать ему.

Мы шли по холодной темной улице. Дидро остановился и повернулся ко мне:

— Я так и не спросил вас, как вы рассматриваете мир, господин Д'Аламбер.

Вопрос был задан очень серьезно, и я дал на него серьезный ответ:

— Я рассматриваю мир как систему, подчиняющуюся определенным законам, которые должны быть открыты с помощью тщательного анализа.

— Как чудесна математика! — едва слышно пробормотал Дидро.

Мы шли уже довольно долго, и я начал терять терпение.

— Еще далеко? — спросил я своего спутника, и он ответил утвердительно. Дидро, потратившись на роскошный обед, был уже не в состоянии оплатить извозчика. Я предложил заплатить, и мы нашли возницу, который согласился везти нас.

Дидро жил на четвертом этаже уродливого дома, расположенного в бедном и небезопасном квартале. Поднявшись в квартиру, мы оказались в слабо освещенной комнате, в которой витал невыносимый запах подгоревшей пищи. В углу сидела пожилая женщина — как оказалось, теща Дидро. Она молча штопала какие-то кружева. Потом из второй комнаты вышла жена и, посмотрев на меня, обратилась к мужу:

— Этот господин — один из твоих друзей из «Регентства»?

— Нет, женушка, это величайший после Ньютона математик!

Холодную комнату с трудом согревал очаг в углу. Из мебели в глаза прежде всего бросались огромный шкаф, сверху донизу набитый книгами, и грубый стол, за которым работал Дидро. Только это отличало квартиру от места обитания простого рабочего, во всем остальном сходство было поразительно полным. На столе стояла тарелка с недоеденной пищей, у очага сушилось постиранное белье. Сцена почти убогая. Но почему я так завидую мсье Дидро и его бедному дому? Может быть, из-за того, что увидел простое человеческое жилье, которого у меня самого никогда не будет?

Мадам Дидро спросила мужа, где остальные деньги, и он неловко посмотрел на меня.