Ученые передавали пластинки друг другу, переговаривались. Ребус Самохвалова лишь в какой-то степени смог разрешить один Жуковский.

— Не берусь точно судить без экспериментального подтверждения, но, похоже, мы столкнулись с проявлением закона Бернулли. Птичье крыло входит в воздушный поток, разделяя его на верхний и нижний слой, за крылом слои снова соединяются. Обратите внимание, на фотопластинках заметно, что кривизна нижней поверхности менее выражена, чем выпуклость верхней. По закону Бернулли, давление среды в тех областях, где скорость потока более высока, будет ниже, и наоборот. Выходит, на верхней выпуклой поверхности скорость потока выше, чем внизу. Создавшаяся разница давлений и порождает подъемную силу.

— Не понимаю, — растерянно произнес Петя. — До сих пор считалось, что воздушную струю можно рассматривать как массу бесконечно малых частиц, которые, ударяясь в крыло под нужным углом атаки, отражаются вниз и назад относительно вектора полета и тем создают подъемную силу. Насколько я знаю, никто не пытался испытать подъемную силу выпуклого крыла с углом атаки ноль. А как же вогнутость нижней поверхности? Если ее сделать плоской, подъемная сила по Бернулли возрастет.

— Не знаю, — пожал плечами Жуковский. — Да и никто на свете не знает. Надобны долгие эксперименты по замеру подъемной силы крыльев различного профиля относительно воздушного сопротивления при разных углах атаки. Сотни, может даже — тысячи замеров. Нужна целая наука, которой пока нет.

— Может, предположения, какие есть? — взмолился Самохвалов.

— Пожалуйста. Вогнутая форма служит для оптимального отражения потока вниз. Птица использует оба способа создания подъемной силы — и за счет эффекта Бернулли, и с поворотом потока. А почему такая форма передней и задней кромки, гадать не буду. Явно неспроста.

— Причина может быть совсем другая, — добавил Джевецкий. — Не все птицы парят, зато маховым полетом владеют все, кроме страуса разве что. Не будем исключать, что видим компромисс меж потребностями планирующего и активного полета. Сиречь бездумное копирование птицы неверно, коли строить снаряд с неподвижным крылом. Но вас, господа Самохвалов и Жуковский, можно поздравить. Вы первые обратили внимание на применимость закона Бернулли к динамике планирования. Браво!

Говорили долго. Поляк объявил, что немедленно усовершенствует приспособления для экспериментов с судовыми гребными винтами и займется пропеллерами. Жуковский предложил создать аппарат для продувки моделей равномерным воздушным потоком, обещал помочь с составлением программы замеров и математическим обсчетом результатов. Менделеев тоже не хотел оставаться в стороне.

Только Можайский грустил больше и больше. Он отчетливо понимал, что его время безвозвратно уходит. Однажды он по памяти и по наитию из подручных средств построил шхуну, которая успешно дошла из Японии до российских берегов. Эпоха интуиции, озарений и безудержного бурления фантазии ушла в прошлое. Петр Андреевич не станет приделывать к лодке парус на деревянной раме, превращая его в крыло и надеясь на авось, что конструкция взлетит. Все прожекты будут подкреплены экспериментами и расчетами. Отставной контр-адмирал больше никому не нужен. Это также ясно, как и в момент, когда он раскуривал трубку после разгромной аудиенции у генерала Обручева. Он свел Петю с нужными людьми — на этом конец. Далее корабль российского воздухоплавания двинется без него.

На прощание академик посоветовал Самохвалову, ежели тот уповает на аппараты тяжелее воздуха, заняться плотнее практическим планеризмом, для чего лично познакомиться с Николаем Андреевичем Арендтом. Уездный врач, он не покидает Крым, поэтому для встречи с ним, надобно списаться и ехать на юг.

— Меня одно в Николае Андреиче настораживает, — промолвил Самохвалов. — Очень уж категоричный господин. Помню, первое его сочинение, что попалось мне, так и поименовано было — «Об одном нормальном аэроплане».

— А другие аэропланы — ненормальные? — догадался Менделеев.

— Именно. Но совет ваш ценю. Вот Можайский, например, мне больше интересен не своим забавным снарядом, а опытами на пути к постройке. Но он их почти не публиковал. Потому весь мир до сих пор считает подъемную силу по формуле Ньютона, хотя даже мне известно, что она не верна. Может, и у нашего врача есть неопубликованные алмазы мысли.

— Мы шапочно знакомы. От меня ему поклон, — после чего знаменитый химик заверил Самохвалова, что рад видеть оного в своем доме.

Петр Андреевич подвез на двуколке контр-адмирала поближе к Обводному и по пути завел такой разговор.

— Те машины, много раз вами упомянутые, что на Обуховском заводе, оплачены? Их можно забрать и использовать?

— Так точно. Желаете приобрести?

— Можно. Но не обязательно. У вас выбор, Александр Федорович. Вступайте в союз со мной и вносите эти машины. Та, что на двадцать лошадей, будет пропеллер крутить для экспериментов. Для, более мощной свое применение найдется, о ней потом.

— Я с радостью бы, да больно в деньгах нужда.

— Учтите, коллега, это мое последнее предложение. И ваша последняя возможность остаться в воздухоплавании. Ох, надоело мне это слово. Как у вас на флоте говорят? Корабли ходят, а не плавают.

— Точно так. Плавает г...но в проруби.

— Чудно. Посему пусть воздушные пузыри плавают. У нас будет, ну не знаю, по-французски это — aviation, — Петя попробовал слово на вкус. — Быть посему, как говаривал мой царственный тезка. Авиация! Сколько вы заплатили за машины?

— Полторы тысячи рублей.

— Даю двести. Если, конечно, они годные, а не как в Красном Селе.

Можайский возмущенно вскинулся от мизерности суммы, но потом удрученно кивнул. За время его трехсекундной пантомимы Самохвалов успел передумать.

— Нет, не дам. Назначаю вам пенсию в добавку к казенной. Двенадцать целковых в месяц. И десять процентов в проекте, хотя, конечно, столько вы не внесете. Работать придется много. И вкладывать тоже. Брат меня изругает.

Судя по согбенной конфигурации отставного моряка, большого выбора у того не было.

— Вот и отлично. Завтра едем на завод смотреть ваше приданое. Потом монтируем прямо у меня на Васильевском первый пропеллер.

— От моих старых опытов много сохранилось. Я модель на тележке катал, мерил изменение веса от скорости, угла атаки и размаха крыльев. Ньютон не прав, подъемная сила на плоском крыле раза в три больше, чем по его расчетам.

— Ну вот. Успех практически гарантирован. Осталось придумать подходящее название. Воздухолетательный снаряд — длинно и не музыкально. Предлагаю «Летательный аппарат Можайского и Самохвалова». Коротко — «МоСаЛет».

— Нет уж, Петр Андреевич, у вас главная доля, извольте быть первым.

— «СаМоЛет?» Тоже неплохо. До завтра, Александр Федорович.

Арендт встретил Самохвалова в Симферополе.