Ну и на самом перроне, возле путей, увидел парочку. Стоящий впереди офицер и чуть сзади солдат с чемоданом и саквояжем. Вероятно, денщик. Офицер, при виде приближающегося состава, затянулся сигаретой и, щелчком отправив ее на рельсы, заложил руки за спину, разглядывая бронепоезд. А я внезапно решил поменять наш план. Ну в самом деле, не будет же у курьера чемодан приказов? Значит, это просто попутчик. Причем что-то да значащий в военной иерархии немцев, так как не каждый может возжелать иметь попуткой целый БеПо. Ну а я если ошибся, то просто всучу письмо офицерику и, запрыгнув обратно, уеду. Максимум что будет в этом случае, так это то, что командира бронепоезда в кайзеровской офицерской среде посчитают хамом и скотиной. Но реальному Фольге сейчас уже совершенно все равно, кем его назовут. Поэтому я скомандовал Трофимову:

– Передай – самый-самый малый вдоль перрона.

Дождался, когда еле двигающийся поезд поравняется с платформой, спрыгнул и, обгоняя вагон, рванул к офицеру. Еще подбегая, крикнул:

– Обер-лейтенант Тарген?

Тот кивнул, а я, подхватывая его под локоть, потащил в сторону приближающейся открытой двери, причитая:

– Быстрее! Быстрее! Время!

Лейтенант при этом даже не брыкался, только порывался что-то спросить на ходу. Солдат, видя такое дело, подхватив чемоданы, шустро рванул следом.

Первым в дверь заскочил офицер. Потом солдат сунул в проем барахло и при этом сам почему-то остался на перроне. Я аж притормозил, спрашивая:

– А ты? Ты денщик?

Тот мотнул головой:

– Никак нет! Просто помогал господину обер-лейтенанту донести багаж!

Кивнув, принимая слова к сведению, в три длинных шага догнал вагон и запрыгнул внутрь. Все произошло буквально в течение пяти секунд, поэтому лейтенант только успел поставить вещи в сторонку и, выпрямившись, недовольно буркнул:

– К чему такая спешка? Неужели нельзя было нормально остановиться?

Я же, с лязгом запирая дверь, в свою очередь поинтересовался:

– А вы кто?

Летеха, окинув меня пренебрежительным взглядом, повернувшись в Бергу (погоны которого были явно больше моих), представился:

– Обер-лейтенант фон Тарген. Офицер для особых поручений при штабе генерал-лейтенанта фон Геца!

Женька удивился:

– И что вы на станции делали? До штаба дивизии отсюда далеко…

Лейтенант фыркнул:

– Разумеется, выполнял задание командования. А вот вы почему ночью идете? Ведь бронепоезд должен следовать через Обилово в десять утра? – А потом, разглядев в свете слабеньких ламп боевого отсека глумливо ухмыляющуюся Гришкину рожу и чинно сидящего в сторонке Комаровского, недоуменно нахмурился: – И объясните, что здесь делает этот гражданский?

Вместо объяснений и не дожидаясь, когда Тарген начнет задавать другие вопросы, я сделал шаг вперед и просто приложил немца кулаком по затылку. Трофимов заботливо подхватил падающее тело и тут же избавил его от оружия. Василий Августович, наблюдавший всю эту картину, лишь крякнул:

– Эк у вас ловко получается. Первый раз в жизни воочию наблюдаю настоящую работу наших военных, и качество этой работы мне нравится!

Берг, связывающий свеженького пленного, на пару секунд отвлекся, несколько обиженно спросив:

– Так вы что же – даже воинские парады не видели?

Комаровский отмахнулся:

– Ну что вы, голубчик. Парад – это скорее балет. Хореография-с. А здесь именно работа. И всегда приятно наблюдать за хорошо сделанной работой. А уж смотреть, как господа офицеры, при минимуме исходной информации, принимают предварительные решения, а потом изменяют их в зависимости от складывающейся ситуации, доставляет истинное удовольствие.

Трофимов, заканчивающий обыск и положивший на столик поверх разной карманной мелочи солидное портмоне, не вставая с корточек, страдальчески поморщился:

– Ну, Василий Августович… Ну не офицеры мы. И не господа. И не благородия. Мы – товарищи красные командиры.

Старик пристукнул своей лакированной палкой:

– Вздор! Не смейте себя принижать! Если кто-то относится к профессии с душой и делает свою работу «на ять», то этот человек, безусловно, является благородным человеком! Независимо от того, слесарь это в деповских мастерских или землепашец в деревне! Ну или, как в вашем случае – военный. И неважно, как он сейчас называется – офицер либо красный командир!

Гришка открыл и закрыл рот, молча переваривая неожиданно новый подход к благородству, а я наконец понял, почему разнообразное начальство счастливо выдохнуло, спровадив Комаровского на пенсию. Эдакие вещи декларировать в сословном обществе! Почему-то у меня не было сомнений, что инспектор путей свои принципы до революции не скрывал, и работали они в обе стороны. Как по отношению к специалистам, так и по отношению к разгильдяям. При этом невзирая на занимаемую должность и общественное положение этого самого разгильдяя…

И как относится Василий Августович к своему делу, мы тоже оценили. Блин! Да у меня схема путей (в том числе объездных) на отрезке Дьяково – Таганрог, что он нарисовал и пояснил, навечно в башке отпечаталась. До самой последней стрелки, пардон, стрелочного перевода. И не у меня одного. Гриня, удостоенный старческого легкого подзатыльника за то, что отвлекся во время объяснений, тоже наверняка все накрепко запомнил.

А поезд тем временем катил, бодро отстукивая уже привычный железнодорожный ритм. Бессознательный пленный чинно лежал в уголке. Берг просматривал документы, извлеченные из саквояжа. Я с интересом крутил трофейный Steyr M1912, который до этого видел, но в руках еще не держал. Ну а Трофимов занимался знаменем. Точнее он занимался здоровенной красной скатертью, найденной на одном из складов. Похоже, кладовщик это великолепие заныкал для себя, но теперь полотнище, размером где-то полтора на два метра, обшитое золотой бахромой по периметру, оказалось у нас.

У Гришки даже рука не поднималась портить сию красоту, но я настоял, чтобы тяжелые кисти по углам были срезаны. И бахрома, в месте крепления к древку, тоже должна быть сострижена. А то обилие золота резало глаз и отдавало чем-то сугубо купеческим. Само древко (жердина метра три длиной) было приготовлено заранее. И теперь оставалось лишь присобачить одно к другому, а когда проедем Новогарьевку, водрузить получившееся знамя на паровоз. А то увидят наши приближающуюся бронированную махину и сдриснут со своих позиций. Ну это те, кто потрусливей. А те, кто посмелее, обстреляют, да еще и из пушки вдарят. Нафиг нам эта радость нужна?

Хотя в темноте знамя один хрен видно не будет. Можно, конечно, его фонарем подсветить, но тогда есть шанс, что немцы стрельбу начнут. А их я боюсь гораздо больше. Так что флаг поставим, а дальше уж – куда кривая вывезет.

В Новогарьевке, невзирая на ее малые размеры, народу на вокзале шарилось гораздо больше, чем в Обилово. И судя по возникшей после проезда суете, нас встречали. При этом встречающие были сильно удивлены проскакивающим мимо БП. Руками замахали. Бегать начали. Чтобы их удивление вот так сразу не вылилось в нечто большее, мы, заранее подготовившись, пошли проверенным путем. На перрон был выкинут конверт с письмом, в котором говорилось, что, следуя полученным указаниям, мы должны провести предварительную разведку путей. И к пяти утра планируем вернуться обратно.