– Вот почему я одет как мумия? – Он потеребил свои бинты, прикоснулся к древнему лицу из растресканной глины. – Это и есть вся моя роль в Хэллоуине?

– Вся, мальчик, вся, – пробормотал Саван-де-Саркофаг. – Египтяне строили на века. Проектировали на десять тысяч лет. Гробницы, мальчики, гробницы. Могилы. Мумии. Кости. Смерть, смерть. Смерть – это нерв, нутро, свет, душа и тело их бытия! Гробницы без счету с потайными ходами, чтобы никого не нашли, чтобы расхитители могил не могли украсть души, игрушки и золото. Ты – мумия, мальчик, потому что именно так они наряжались перед лицом Вечности. Обволакивались нитями, словно коконы, надеялись выбраться из них прекрасными бабочками в далеком благополучном мире. Познай свой кокон, мальчик. Потрогай шершавые покровы.

– Получается, – сказал Ральф-Мумия, завороженно глядя на закопченные стены и древние иероглифы, – для них каждый день – Хэллоуин!

– Каждый день! – восхитились все.

– Каждый день – Хэллоуин и для них. – Показал Саван-де-Саркофаг.

Мальчики обернулись.

В подземельях гробницы назревала зеленоватая электрическая гроза. Пол дрожал, как от стародавнего землетрясения. Где-то вулкан заворочался во сне, озаряя стены огненным плечом.

И на стенах проявились доисторические рисунки пещерных людей, живших задолго до египтян.

– Внимание, – сказал Саван-де-Саркофаг.

Удар молнии.

Саблезубые тигры хватают орущих пещерных людей. Их кости тонут в асфальтовых топях. Они идут ко дну, издавая истошные вопли.

– Постойте. Давайте спасем хоть кого-нибудь… огнем.

Саван-де-Саркофаг подмигнул. Ударила молния и запалила лес. Первобытный человек, пробегая, хватает пылающую ветвь и всаживает в пасть саблезубому. Тигр зарычал – и наутек. Человек, загоготав от восторга, бросает горящую ветку в ворох осенних листьев в своей пещере. Остальные протягивают руки, чтобы согреться у костра, с опаскою смеясь над тьмой, где поджидает желтоглазый зверь.

– Видите, парни? – Отблески костра плясали на лице Саван-де-Саркофага. – Ледниковый период отступил. Потому что благодаря этому незаурядно мыслящему смельчаку в зимней пещере поселилось лето.

– Но? – сказал Том. – Где связь с Хэллоуином?

– Связь? Да, лопни моя селезенка, во всем! Когда ты и твои друзья погибают каждый день, некогда думать о Смерти. Только бежать. Но когда наконец ты остановился…

Он коснулся стены. Первобытные люди замерли на бегу.

– …то есть время поразмыслить, откуда ты взялся, куда идешь. И огонь освещает дорогу, мальчики. Огонь и молнии. Созерцание утренних звезд. Огонь в пещере защищает тебя. Только у ночного костра троглодит, зверочеловек, мог наконец нанизать свои мысли на вертел и поливать их соусом своего изумления. Солнце умирало в небе. Зима подступала белой зверюгой, ощетинясь мехами, и хоронила солнце. Вернется ли в этот мир весна? Возродится ли солнце на будущий год или останется мертвым? Задавались вопросом египтяне и пещерные люди за миллион лет. Взойдет ли солнце завтра утром?

– И так начался Хэллоуин?

– После долгих раздумий, мальчики. И всегда в центре – огонь. Солнце. Солнце, вечно умирающее на холодном небосводе. Как же это должно было напугать ранних людей, а? Это же Большая Смерть. Если солнце навечно погаснет, что тогда?

И вот середина осени, всё умирает, обезьяночеловеки ворочаются во сне, вспоминая своих усопших за последний год. У них в головах голоса призраков. Воспоминания – вот что такое призраки, но обезьяночеловеки этого не знают. Под веками глубокой ночью призрачные воспоминания манили, махали руками, танцевали, и обезьяночеловеки просыпались, бросали хворост в огонь, дрожали, плакали. Они умели отгонять волков, но не воспоминания, не призраков. Так что они съеживались, молились, чтобы пришла весна, следили за огнем, благодарили невидимых богов за урожай плодов и орехов.

– Настоящий Хэллоуин! Миллион лет назад, осенью в пещере, в голове призраки, а солнце пропало.

Голос Саван-де-Саркофага затухал.

Он отмотал пару ярдов бинтов, величественно накинул на плечо и сказал:

– Это еще не все. Вперед, парни.

И они выбрались из катакомб в древние египетские сумерки.

Перед ними в ожидании вздымалась великая пирамида.

– Кто последний на верхушке, – сказал Саван-де-Саркофаг, – тот мартышкин дядюшка!

Мартышкиным дядюшкой оказался Том.

Глава 11

Запыхавшись, они вскарабкались на верхушку пирамиды, где их дожидался большой хрустальный объектив, подзорная труба на золотой треноге, которую вращал ветер, гигантский глаз, приближающий отдаленные предметы.

Придушенное, умирающее в облаках солнце закатилось на западе. Саван-де-Саркофаг аж улюлюкнул от удовольствия:

– Вот, мальчики. Сердце, душа и плоть Хэллоуина. Солнце! Осириса снова умертвили. Вот угасает Митра – персидский огонь, Аполлон Феб – греческий светоч. Солнце и пламя, мальчики. Смотрите и жмурьтесь. Поверните хрустальный телескоп. Пройдите тысячу миль вдоль средиземноморского берега. Видите Греческие острова?

– Готово, – сказал заурядный Джордж Смит, одетый как утонченный бледный призрак. – Города, поселения, улицы, дома. Люди выскакивают на крылечки, чтобы вынести еды!

– Да, – просиял Саван-де-Саркофаг. – Это их праздник мертвых – угощение в горшочках. Древние «Пакости-Сладости». Но пакости устраивают мертвые, если их не угостить. Так что изысканные блюда выставляют на порог!

Вдалеке, в сладостных сумерках, струились ароматы отварного мяса. Призракам подносили блюда, и над землей живых клубился пар. Женщины и дети из греческих жилищ выносили лакомые яства, сдобренные пряностями.

Затем на всех Эллинских островах захлопали двери. Черный ветер разносил гулкое эхо.

– Храмы запирают двери, – пояснил Саван-де-Саркофаг. – Этой ночью каждое святилище в Греции будет крепко-накрепко затворено.

– Смотрите! – Ральф – бывшая Мумия – поворачивал хрустальный объектив. Блики заиграли на масках мальчиков. – Зачем они красят дверные косяки черной патокой?

– Смолой, – уточнил Саван-де-Саркофаг. – Черным варом, чтобы призраки приклеились намертво и не смогли проникнуть в дом.

– Почему, – сказал Том, – мы до этого не догадались?!

Тьма опустилась на побережье Средиземного моря. Духи мертвых из гробниц колыхались, словно мгла, плывя по улицам черными шлейфами и клубами сажи, увязая в черной смоле, которой были вымазаны пороги. Ветер скорбел, сострадая попавшим в западню мертвецам.

– Теперь Италия. Рим. – Саван-де-Саркофаг повернул объектив, чтобы видеть римские некрополи, где люди оставляли еду на надгробиях и спешили прочь.

Плащ Саван-де-Саркофага хлопал на ветру. Его щеки ввалились.

Осенний ветер обжигает

И во мрак всё погружает,

Кружит и хватает,

В рой листьев

с Осеннего Древа

Меня превращает!

Он оттолкнулся и свечкой взмыл в небо. Мальчики завизжали от восторга, даже когда его одеяния, плащ, волосы, кожа, туловище, леденцовые кости рассыпались у них на глазах.

…листва – гори

костром…

…крутись-вертись

волчком…

Ветер располосовал его на серпантин и конфетти; мириады осенних листьев, золотых, бурых, красных, словно кровь и ржа, взбесились, забурлили, зашуршали пригоршнями дубовые и кленовые листья, листвяная осыпь с орешника; фонтан из крошева, шороха, шелеста