Добравшись до Дувра, он почти не сомневался, что выбросил незнакомца из головы. Проклятые апельсины уже покоились в контейнере для отбросов, а желтый конверт уютненько лежал в кармане его куртки, острым углом врезаясь в кожу, но главное – конверт лежал! Значит, он сочинил несколько теорий по поводу своего тайного сообщника? Бог с ним. И если даже он случайно оказался прав и сообщником был человек с запавшими щеками и горящим взглядом – что с того? Тем меньше оснований сболтнуть об этом генералу, чья забота о безопасности, в глазах парнишки, стояла рядом с неоспоримой верой провидца. Мысль о Стелле прямо-таки преследовала парня. С каждой милей желание его все возрастало и возрастало. Утро еще только начиналось. Он представил себе, как ласками разбудит ее, видел, как преобразится от страсти ее сонное, улыбающееся лицо.

* * *

Смайли вызвали в ту же ночь, и, странное дело, телефон довольно долго надрывался у его кровати, прежде чем он поднял трубку, а ведь ему казалось, что в последнее время он плохо спит. Из библиотеки он сразу же зашел домой, затем неважно поужинал в итальянском ресторане на Кингс-роуд, прихватив с собой в качестве щита «ПутешествияОлеария». Вернувшись к себе на Байуотер-стрит, он снова засел за монографию и трудился над ней с прилежанием человека, которому нечем больше заняться. Часа через два он откупорил бутылку красного бургундского и осушил половину под аккомпанемент дурной пьески по радио. Потом вздремнул и видел какие-то будоражащие сны. Однако, услышав голос Лейкона, испытал такое чувство, будто его вытащили из теплого благословенного места, откуда он сам ни за что и никогда бы не вылез. Да и потом, хотя двигался Смайли быстро, ему казалось, что одевается он слишком долго, и тут же пришло в голову, не так ли ведут себя старики, услышав о чьей-нибудь смерти.

– Вы совсем не знали его лично, нет, сэр? – почтительно, тихим голосом спросил старший инспектор сыскной полиции. – Или, возможно, лучше не спрашивать.

Мужчины торчали здесь уже добрых четверть часа, но старший инспектор только сейчас задал первый вопрос. Смайли, казалось, слушал, но не слышал, впрочем, молчание его не воспринималось как оскорбление, такой уж у него был дар – сохранять спокойствие. А потом, когда двое стоят над трупом, возникает атмосфера товарищества. На Хэмпстедской пустоши еще не рассвело – стоял предрассветный, мокрый, туманный ничейный час, ни тепло и ни холодно, а над головой – оранжевое от отсвета Лондона небо, и деревья блестят, точно из клеенки. Мужчины стояли в буковой аллее, инспектор на голову выше Смайли, этакий преждевременно поседевший молодой гигант, который держался, пожалуй, немного напыщенно, но в нем чувствовалась некая мягкость, свойственная иным крупным мужчинам, что сразу же располагало. Смайли, сложив, словно мэр у памятника неизвестному солдату, пухлые ручки на животике, неотрывно смотрел на тело у своих ног в свете луча от карманного фонаря офицера. У Смайли, видимо, перехватило дыхание от быстрой ходьбы, и он слегка пыхтел. В окружающей их темноте потрескивало полицейское радио. Света нигде больше не было: старший инспектор велел все погасить.

– Просто человек, с которым я работал, – после долгого молчания пояснил Смайли.

– Так меня проинформировали, сэр, – откликнулся старший инспектор.

Он подождал, надеясь услышать еще что-нибудь, но молчание не прерывалось. «Даже не разговаривайте с ним, – сказал ему заместитель помощника комиссара (Уголовно-оперативный отдел). – Вы его никогда прежде не видели – приезжали двое других. Просто покажите, что он попросит, и забудьте про все это. Быстро». И старший инспектор уголовной полиции до сих пор так себя и вел. Он проделал все, с его точки зрения, со скоростью света. Фотограф сделал снимки, врач установил, что человек ушел из жизни, патолог обследовал труп на месте, проведя процедуру, предваряющую вскрытие, – все с быстротой, необычной для нормального хода вещей, лишь для того, чтобы расчистить путь для незапланированного посетителя, как соизволил назвать его заместитель помощника комиссара (Уголовно-оперативный отдел). Незапланированный явился запросто, как заметил офицер, – так, словно пришел снимать показания счетчика, и он галопом проводил его к телу. Они осмотрели следы, прошли путь, которым шел к месту своей гибели мужчина. Старший инспектор, служака весьма способный, восстановил картину убийства, насколько позволяли обстоятельства. Теперь они находились во впадине, аллея здесь поворачивала, и туман сгущался. Средоточием всего был труп, лежавший в свете карманного фонарика. Мужчина лежал лицом вниз, разбросав руки, словно распятый на гравии, – накинутый сверху пластик только усиливал впечатление безжизненности. Человек пожилой, но все еще широкоплечий, седой, подстриженный под бобрик, сражался и выстоял. Сильная жилистая рука все еще сжимала крепкую палку. На нем были черное пальто и галоши. Рядом на земле лежал черный берет, и гравий у его головы почернел от крови. Вокруг валялось несколько монет, носовой платок и маленький перочинный ножик, больше похожий на сувенир, чем на холодное оружие.

– Скорей всего, они начали его обыскивать и плюнули, сэр, – высказал предположение старший инспектор. – Скорей всего, им помешали, мистер Смайли, сэр.

А Смайли вдруг представил, каково это дотрагиваться до еще теплого тела, которое ты только что пристрелил.

– Нельзя ли посмотреть на его лицо, инспектор? – попросил Смайли.

На этот раз офицер замешкался.

– А вы уверены, что хотите этого, сэр? – Похоже, он слегка смутился. – Вы же знаете, есть лучшие способы провести опознание.

– Да. Да, я уверен, – убежденно произнес Смайли, словно глубоко продумал ответ.

– Эй, вы там, Холл. Сержант Пайк, – тихо позвал старший инспектор, повернувшись к деревьям, где среди затемненных машин стояли его люди, словно новое поколение, дожидающееся своей очереди, чтобы появиться на свет. – Живо сюда – переверните его.

«Не мешкайте», – напутствовал их заместитель помощника комиссара (Уголовно-оперативный отдел).

Из тени выступили двое мужчин в синих комбинезонах и резиновых сапогах до бедер. Тот, что постарше, с черной бородкой, натянул хирургические перчатки, присел и осторожно вытащил из-под трупа пластиковое покрытие, а констебль помоложе положил руку на плечо мертвеца, словно намеревался его разбудить.

– Слушай, малец, придется попотеть, – совсем другим, более жестким тоном скомандовал старший инспектор.

Парень поднажал, бородатый сержант помог, и тело нехотя перевернулось – одна рука на минуту застыла во взмахе, другая продолжала сжимать палку.

– О Господи! – вырвалось у констебля. – Ох, черт подери! – И он зажал рот ладонью.

Сержант схватил его за локоть и потащил в сторону. До Смайли донесся звук рвоты.

– Я с политикой дел не имею, – ни с того ни с сего заявил старший инспектор Смайли, не поднимая глаз. – Ни с политикой, ни с политическими деятелями. На мой взгляд, они в большинстве своем – патентованные сумасшедшие. Если честно, так именно поэтому я и пошел в полицию. – Луч его фонарика выхватил из темноты причудливые клубы тумана. – Случайно, не знаете, чем можно сотворить такое, сэр? Я за пятнадцать лет ни разу ничего подобного не видел.