Не дожидаясь так и не последовавшего предложения раздеться, я сбросила с плеч куртку и изогнулась перед зеркалом, приводя в порядок прическу.

Людмила высокомерно взглянула на меня, наморщила неожиданно изящный для ее широкого лица, хотя и излишне вздернутый, носик и прошла в глубь квартиры, ожидая, что я последую за ней.

Надо отдать даме должное, Людмила с ее вертко-шалавистыми движениями и объемными формами была вовсе не страшненькой, хотя и не красавицей. И чувствовалась в ней сексапильность. Этакая грубоватая чувственность, аура самки. Но мне показалось особенно неприятным высокомерно-пренебрежительное и при этом насквозь пропитанное черной завистью отношение к моей персоне. Она, кажется, восприняла меня как угрозу своим интимным связям. Черт знает, правда, почему. Это четко читалось в ее взгляде драной кошки.

— Присаживайтесь, — предложила она.

Это слово заставило Маслову соскрести со дна души остатки приобретенной в начальной школе вежливости, как мне показалось. Но я тем не менее грациозно опустилась в кресло, окутанное аляповато-ярким, с багровыми розами, янтарно-желтыми одуванчиками и зелеными листочками пледом. Глаза-сливы ни на миг не выпускали меня из поля зрения. Впрочем, чужие взгляды, пусть даже пронзительные и ненавидящие по неясной причине, давно не тревожили меня.

— Людмила Владимировна, какие дела были между вами и господином Шолонским? — спросила я сдержанно.

Маслова озарила меня таким взором, будто я задала не вполне невинный вопрос, а осведомилась о том, в какой позе она занималась любовью с Глебом Денисовичем.

Передо мной сверкала полированная крышка журнального столика. Я задумчиво смотрела на нее, сосредоточив внимание на искрящейся в искусственном желтом свете тяжелой хрустальной пепельнице. И решала, поставить ли здесь «жучок», причем прямо сейчас, внаглую. А он будто рвался выскочить из кармана и, причмокнув, впиться жадной пастью в нижнюю сторону столешницы.

— Я помогла ему подписать договор на поставку новейшего оборудования для производства, — с кокетливой обидой в голосе произнесла Маслова, оторвав меня от раздумий.

— И вы с ним поругались, потому что Шолонский заплатил вам не тот гонорар, на который вы рассчитывали, — дополнила я, даже не придав сообщению вопросительной интонации.

Людмила прикусила губу, рассматривая меня и пытаясь понять, что же от нее требуется. Наконец до нее дошло, в ее собственной интерпретации, разумеется, и в сливовых глазах бешено-черными точками загорелась обида.

— Вы что, подозреваете меня? Что я украла эти его бумажки, мстя за недоплату? Мне, между прочим, не привыкать получать меньше! — тоном оскорбленной невинности выпалила Маслова. — Все эти бизнесмены так и смотрят, на чем бы сэкономить.

Она опустила глаза, с немой яростью разглядывая свои пухлые розовые коленки, словно обвиняя их в недостаточной идеальности форм. А я решилась. Наклонившись вперед, небрежно опустила локти на скрипнувшую гладь журнального столика. Ладонь моя, с зажатым в ней «жучком», задумчиво скользнула вниз, и подслушивающее устройство со щелчком, который я ощутила, не услышав, впилось в удобную поверхность.

— Успокойтесь, если бы я вас подозревала, то так бы и сказала, — хмыкнула я язвительно. — Но я просто прошу ответить на мои вопросы. С этим мы разобрались — вы привыкли к недоплатам и не слишком расстроились, когда гонорар оказался не слишком высоким. Расскажите, пожалуйста, подробно о том вечере. Кстати, как вы попали на банкет к Шолонскому?

— Он меня пригласил! — высокомерно ответила женщина, со страшной силой взметнув свои соломенно-безжизненные волосы. Мне показалось, что они, подобно сухим листьям, зашелестели, падая на плечи.

После чего я выслушала туповато-пространный рассказ о вечеринке, о том, кто и куда выходил из комнаты. Но ничего полезного из него не почерпнула. Людмила чересчур увлекалась собственными характеристиками людей, не слишком умными и глубокими, зато переполненными ядом по отношению к другой присутствовавшей на банкете женщине и полными мечтательной похоти буквально ко всем бывшим там мужчинам. Слушать ее было скучно.

— Вы не знаете, кто куда отправился после вечеринки?

— Понятия не имею. Мы разъехались на такси, — усталым тоном, явно вещавшим что-то вроде: «Как же ты мне надоела, сыщица недоделанная!», пробубнила Людмила. — Лично я отправилась домой, — добавила она равнодушно.

Я не смогла придумать, о чем же еще спросить сию очаровательную даму, и сочла за лучшее удалиться. Маслова проводила меня с видимым облегчением на лице и ревнивой яростью в выпуклых больших глазах.

— До свидания, Людмила Владимировна, — застегнув сапожки, набросив куртку на плечи и подхватив сумку, вежливо попрощалась я.

— До свидания, — с натужной любезностью пробурчала Маслова, напоследок снова окинув меня ревнивым взглядом. Ее глубоко задевало существование в мире красивых женщин. Этим чувством лучилась ее кожа, полыхали глаза, кривились пухлые сочные губы.

Дожидаться лифта я не стала, а легко сбежала с третьего этажа вниз по лестнице, случайно раздавив подошвой ботинка валявшийся на полу стеклянный шприц, жалобно при этом хрустнувший.

* * *

Осень приняла меня в свои тусклые, тронутые рваными клочьями прозрачно-серого тумана объятия. Я села в машину и включила прослушку. Надежда была на следующее — может быть, Людмила, обеспокоенная моим визитом, решит кому-нибудь позвонить или что-то процедит в беседе с самой собой. С напряжением вслушиваясь в тишину, царившую в наушниках, я просидела около получаса. После чего, не дождавшись ни звонка, ни слова и решив, что к Масловой смогу вернуться позднее, поехала к следующему претенденту на роль вора — к Михаилу Яковлевичу Гурьянову.

За этим именем мне чудился типичный бухгалтер, не интересующийся ничем, кроме своих документов, и безумно гордый занимаемой должностью. Деревенский тип, родители которого с покорностью судьбе ежеутренне выводят коров на выпас, окучивают картошку и радуются, когда урожай яблок превышает прошлогодний. А также гордятся сыночком, выбившимся в люди в провинциальном городе, наивно считающем себя третьей столицей страны.

Не знаю, почему при этом имени у меня возникли подобные ассоциации. Да и кто, в сущности, может четко объяснить игру своего воображения?

Гурьянов обитал в высотке в центре города, недалеко от офиса фирмы «Луч». Правильно, хороший сотрудник не должен опаздывать на работу, невольно застревая в пробках.

Я вошла в обшарпанный подъезд, но в котором — вот ведь чудо-чудное — не витало ни единого неприятного запаха и даже, наоборот, тянулся шлейф чьих-то бесподобных духов. Поднявшись на пятый этаж, позвонила.

Дверь мне открыли практически сразу, и я увидела Михаила Гурьянова. Высоченный костистый тип с крупным носом, уподоблявшим его хищной птице своей привередливо изогнутой формой, с небольшими светлыми глазками, тускло поблескивающими на лице, и со светлыми волосами. Ворот рубашки в своем вырезе демонстрировал крупный кадык жилистой шеи.