Антони хватается за виски́:

— Идиоты! Бестолочи! Пятнадцать человек, три шпалера! Простое дело доверить нельзя.

— В следующий раз все сделаем как надо, — угрюмо обещает Нестор. — А револьвер для серьезного дела негодный. Осекается!

— Ты его хорошо спрятал? Никто не найдет?

— Обижаете…

Три юноши, старшие «пятерок», понурили головы.

— Первыми — связи со мной не искать. Затаиться! Мне нужно на какое-то время исчезнуть… — И Антони, перейдя улочку, садится на извозчика. Отъехав, говорит ему:

— Сейчас на постоялый двор, там пойдешь принесешь два чемодана. И рысью на станцию! — Озабоченно смотрит на часы.

В кабинет следователя, где хозяин в мундире сидит под портретом Государя, входит давешний конный стражник, гремя ножнами и сапогами.

— Присаживайся. Ну — написал? — следователь изучает поданный ему рапорт о происшествии. — Теперь так. Первое. На выпей водички. Пей, я сказал! Второе. Закуривай, вот тебе папироса. Успокоился? Расслабился? Молодец, братец. Теперь вспоминай все в подробностях. Сколько человек? — берет перо, омакивает в чернильницу. — Сколько лет на вид? Какого роста? Начинай по порядку с того, кто был к тебе ближе…

Ограбленная не так давно ювелирная лавка в Александровске: сыщик сидит перед хозяином и терпеливо записывает:

— А выговор у него какой? Ну, а хоть цвет глаз-то разглядели?

Антони глядит в окно поезда на пролетающий пейзаж. Разворачивает газету и подмигивает рекламе парижских мод на фоне Эйфелевой башни.

В глинистом карьере обочь дороги на холме лазает полицейская бригада. Поднимают папиросный и махорочный окурки, горелую спичку, пуговку от сорочки.

— А следы-то остались! Хороший грунт, суспензия, что твои отпечатки! — Двое рулеткой мерят отпечатавшиеся в глине четкие следы подошв, третий зарисовывает их в планшет, сличая с натуральной величиной.

В трактире Нестор и один из «боевой группы» пьют чай с кренделем.

— У меня Клима и Тимоху ночью взяли, — говорит парень. — Если что — ты меня не видел, я тебя тоже.

В комнатке мастера пристав смачно беседует со старшим братом Емельяном, искоса следя за выражением лица мастера:

— Ты в ту пятницу в десять утра где был?

— Да где ж мне быть — здесь, на работе.

— Свидетели есть?

— Свидетели? Ермолай Кузьмич, скажите их благородию.

Мастер степенно кивает.

— Одна шайка-лейка… договорились! — ярится пристав.

— Зачем же так. Сейчас наряды поднимем. А наряды — они не пустые бумажки, по ним деньги плотют. — Мастер вынимает из ящика конторки кучу бумаг и удовлетворенно отыскивает нужную: — Вот извольте читать. Семь утра. Получил, приступил. Пять вечера — сдал. Работа с металлом, кропотливая…

Пристав в сомнении щурится и морщится.

Мастер украдкой подмигивает Емельяну.

Полицейский тонким металлическим щупом методично тыкает землю в огороде. Вот наткнулся на что-то. Напарник с лопатой копнул.

И вынимают из земли завернутый в тряпицу несторовский револьвер.

Ночь, грохот в дверь, Нестор мгновенно просыпается и выпрыгивает в окно — попадая прямо в объятия поджидавшей полиции:

— Ну, здравствуй… голубь сизокрылый!.. — И, поскольку он вырывается, тяжелый кулак бьет по почкам.

— Принимай обед! — Форточка распахивается в железной двери, и мятая миска с кашей встает на полочку.

Нестор, фингал под глазом и распухшие губы, волочит ноги к двери, звеня кандалами. Берет миску — и резко выплескивает в форточку (явно в лицо раздатчику):

— Сам жри, сатрап! Твой кусок!

Следствие тянет жилы и мотает нервы:

— Итак — когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с политическим ссыльным Вольдемаром Аристарховичем Антони, членом подпольной партии анархистов-коммунистов?

— У анархистов нет партии, — презрительно бросает Нестор. — Мы ее отрицаем. Человек должен быть свободным.

— Так-с. А свою принадлежность к анархистам, стало быть, не отрицаете?

— А чего отрицать? Все вольные люди — анархисты!

Падает снег за маленьким решетчатым окном. По семь крестиков в ряд прокарябано и прочеркнуто на стене камеры: недели и месяцы.

И меняет календарь следователь в кабинете.

И впервые длинны отросшие в тюрьме волосы Нестора, уже на плечи ложатся пряди.

— Два стакана чаю! — приказывает следователь вызванному звонком солдату.

Разделенные с подследственным столом, они отхлебывают из стаканов и закуривают папиросы из одной пачки.

Глядя Нестору в глаза, следователь захлопывает толстый том «Дела» и начинает писать в графе «Закончено…».

— Одно не пойму я, Михненко Нестор Иванович…

— Чего?.. — равнодушно откликается Нестор.

— Дурачок ты или звереныш?

— Придет срок — придет и наш праздник. Тогда поймете.

— Деньги ты грабил — для революции. Хорошо — это я понять могу. Но убил ты — простого мужика, человека из народа, который просто исполнял свою службу!..

— Вашу службу сполнял, — непримиримо говорит Нестор. — Вот свою судьбу и выбрал. За воши гро́ши жизнь свою отдал — ну и дурак!

Роскошный весенний малороссийский пейзаж: кипящий цвет садов в зелени просторов, и высокая голубизна небес, и солнце плывет и дробится в реке.

И за высокой беленой каменной стеной — тюремный двор, и гуськом по кругу тащатся заключенные — кандалы и полосатые робы: прогулка.

— Именем Государства Российского!..

Зал встает с шумом и замирает. Побледневшие лица, сжатые рты, глаза в темных кругах. Вот и четверо братьев Махно в четвертом ряду, и поседевшая мать меж ними, поддерживаемая.

А вот и десяток обвиняемых встали со скамьи у стены, отделенные высоким дубовым барьером, и охрана с примкнутыми штыками вытянулась «смирно».