Тишина.

— Дэн?

— А ведь вы даже не догадываетесь…

Его шепот серьезно встревожил Уэнди.

— О чем?

Она услышала то ли всхлип, то ли смешок — по телефону не разберешь, — сильнее ухватила трубку и стала ждать.

— На случай если вдруг надумаете — сообщу вам о месте по электронной почте. Завтра в два. И приходите одна. Не захотите — ну что ж, рад знакомству, и до свидания. — Дэн дал отбой.

У шефа было открыто. Уэнди быстро заглянула к нему. Вик разговаривал по телефону. Он поднял палец: мол, одну минуту, — потом буркнул:

— Ладно, пока.

— Дэн Мерсер вышел на связь.

— Звонил тебе?

— Да.

— Когда?

— Только что.

Вик откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на пузе.

— Значит, уже рассказал?

— Говорит, его подставили, предлагал встречу, — начала Уэнди, но тут поймала на себе многозначительный взгляд. — А что? Что значит «уже рассказал»?

— Лучше сядь, — вздохнул Вик.

— Ой-ей.

— Вот именно — ой-ей.

Она села.

— Судья объявила решение. Из дела убирают найденные в доме улики, а из-за предвзятости прессы и наших передач еще и снимают все обвинения.

Уэнди похолодела.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Вик молчал. Она закрыла глаза, чувствуя, как сжимается вокруг мир, и поняла, почему Дэн был так уверен в их встрече.

— Что теперь?

Шеф по-прежнему глядел молча.

— Я уволена?

— Угу.

— Вот так запросто?

— А чего тут — экономический кризис. Большие боссы так и так сокращают людей. — Он пожал плечами: — Кого, если не тебя?

— Я много кого могу предложить.

— Я тоже. Только среди них нет неликвидного товара. Прости, дорогая. Отдел кадров оформит документы. Вещи соберешь сегодня — в здание тебя уже не пустят.

Уэнди поднялась — шатко, оцепенело.

— Ты хотя бы боролся за меня?

— Борюсь я, когда есть шанс победить, а иначе какой смысл?

Она подождала. Вик изобразил бурную деятельность, затем, не поднимая глаз, спросил:

— Ждешь трогательного прощания?

— Нет, — ответила Уэнди. Потом добавила: — Почти.

— На встречу с Мерсером пойдешь?

— Да.

— Помни о мерах предосторожности.

Уэнди вымученно улыбнулась:

— Надо же — прямо как мама сказала, когда я пошла в колледж.

— Насколько мне известно, ты ее не послушала.

— Верно.

— Раз ты тут не работаешь и нам уже никто, официально советую держаться подальше от Дэна Мерсера.

— А неофициально?

— Найдешь способ его прищучить — что ж, на прежнее место героев брать проще, чем неудачников.

Дома ударила тишина, однако это еще ничего не значило. В свое время родители Уэнди по музыке, которая ревела в ее бумбоксе, понимали: дочь у себя в комнате. Нынешние дети носят на голове наушники, либо втыкают «капельки» или как они там еще называются и ходят с ними круглые сутки семь дней в неделю. Поэтому она не сомневалась: сын — за компьютером, слуховые каналы плотно закупорены; дом вспыхнет — не обратит внимания.

И все же крикнула во весь голос:

— Чарли!

Тот не ответил. Как не отвечал уже года три.

Она налила себе гранатовой водки с долькой лайма и упала в потертое кресло. Любимое место Джона. Да, идею оставить этот предмет и выпивать в нем после работы, наверное, назвали бы жутковатой, однако Уэнди находила здесь нелегкое, но утешение.

Раньше мучили мысли: где с ее-то зарплатой взять чертовы деньги на колледж сыну? Теперь проблема исчезла: нигде. Она сделала глоток, посмотрела в окно и задумалась, как быть дальше. На работу сейчас никого не брали, тем более, как тактично заметил Вик, неликвидный товар. Попробовала представить, чем еще могла бы заняться, но быстро поняла: других хорошо продаваемых навыков у нее нет. Небрежная, неорганизованная, вспыльчивая Уэнди не была командным игроком, а в своей характеристике с работы обнаружила бы: «Не умеет работать в команде и налаживать контакт с коллегами». Для журналиста, ведущего расследования, — отличное качество. Почти для всех других профессий — нет.

Среди почты она увидела третье письмо от Арианы Насбро и тут же ощутила резь в животе. Затряслись руки. Конверт не стоило даже открывать — два месяца назад Уэнди прочла первое послание, и ее чуть не стошнило. Двумя пальцами, словно от него смердело (а если подумать, то так и было), она отнесла письмо на кухню и сунула на дно мусорного ведра.

Слава Богу, Чарли никогда не разбирал почту, хотя кто такая Ариана Насбро, конечно, знал. Двенадцать лет назад эта женщина убила его отца.

Уэнди поднялась наверх, постучала в дверь к сыну — тот, само собой, не ответил — и заглянула внутрь.

Чарли недовольно стащил с головы наушники:

— Чего?

— Домашнюю работу сделал?

— Почти начал.

Он заметил сердитый взгляд и поспешил улыбнуться. От этой улыбки — совсем как у отца — ей всякий раз делалось больно. Уэнди уже хотела насесть на сына: почему сразу не сделал работу, — но, если подумать, какой смысл? Ни к чему размениваться на пустяки, когда время их общей жизни стремительно тает. Совсем скоро она будет одна.

— Покормил Джерси?

— А-а…

Уэнди закатила глаза.

— Ладно, я сама.

— Мам?

— Что?

— Еду из «Бамбукового домика» привезла?

Ужин. Совсем забыла.

Сын тоже закатил глаза, передразнивая мать.

— Не выделывайся. — Она думала рассказать ему плохие новости не сразу, подождать удобного случая, но неожиданно для себя сообщила: — А меня уволили.

Чарли ничего не сказал — просто посмотрел.

— Слышишь?

— Да. Хреново.

— Угу.

— Хочешь, заберу заказ из «Домика»?

— Забери.

— Только платишь все равно ты, идет?

— Да, заплачу, пока могу. Уж как-нибудь.

Марша и Тэд Макуэйд подошли к залу средней школы Касселтона ровно в шесть. Для них не нашлось бы слов точнее, чем избитые «жизнь продолжается», а тем вечером, хотя с исчезновения Хейли прошло девяносто три дня, давали премьеру школьной постановки «Отверженных», где их вторая дочь, Патрисия, играла четвертую прохожую, шестую студентку и — за роль сражались — вторую проститутку. Узнав об этом, Тэд — еще в той жизни, до пропажи Хейли — немедленно начал шутить о том, с какой гордостью расскажет друзьям, что его четырнадцатилетняя дочь станет проституткой номер два. Но это было давно — в другом мире, в другое время, с другими людьми.