Я кивнула, но сначала пошла и закрыла дверь.

Похоже, это его не очень удивило. Он снова кашлянул и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я хотел тебе сказать, что имею кое-какой опыт, хотя и не очень большой. Но думаю, что смогу быть внимательным. Признаюсь, что ты мне очень нравишься. Я, естественно, пользуюсь презервативом. Ногти я уже остриг, — и показал мне правую руку.

Он говорил по-чешски отнюдь не безошибочно, но вполне свободно. Его акцент и чешское «рж» были очаровательны.

— Главное, хочу тебе сказать, что, по-моему, я люблю тебя.

Тут, кажется, я потеряла сознание.

Вымечтанный мужчина — Арахисовое масло — Почему Лаура рассталась с Джеффом? — Любовь и батарейка для часов — Разница во времени

1

Он был нежный, внимательный и предупредительный.

Похоже было, что он действительно любит меня.

И мне казалось, что я люблю его.

Я думала, что это именно тот мужчина, о котором всегда мечтала.

2

Английскому он меня особенно не научил, ибо мы (несмотря на его вечные протесты) говорили почти исключительно по-чешски. Я придерживалась мнения, что либо кто-то встречается с вами, либо учит вас языку, но сочетать эти вещи, на мой взгляд, невозможно. А уж если кто-то становится вашим любовником, можете ли вы постоянно спрашивать его, правильный ли предлог употребили в предыдущей фразе…

Но в то же время Джефф научил меня многому: не стесняться говорить о сексе. Отдаваться сексу. Не бояться говорить с официантами и с таксистами. Кататься на лыжах, употреблять арахисовое масло, бегать ради хорошей спортивной формы и курить траву. Завтракать в городе, держаться уверенно, путешествовать.

В конце концов научил меня даже летать.

3

Нью-Йорк очаровывал и ужасал меня одновременно.

Когда я была с Джеффом, преобладало очарование. Но вскоре Джефф нашел на один месяц место редактора в каком-то популярном спортивном журнале; он уходил в полдевятого утра и возвращался под вечер. Я оставалась в Нью-Йорке одна.

Первую неделю, к счастью, стояла прекрасная погода, и я все дни проводила неподалеку от входа в Центральный парк: наблюдала за кормящими матерями и двойняшками на роликовых коньках, учила английский, читала и писала маме и Ингрид длинные эсэмэски. А собственно, как пишутся романы? — однажды в этой связи осенило меня. Это всего лишь длинные текстовые сообщения.

Ответить всем.

Потом погода испортилась, и на моей любимой скамейке посреди Strawberry Fields[35]мне стало холодно (я вам уже говорила, что я страшная мерзлячка?). Поэтому я переселилась в одно маленькое бистро на West 72nd Street, где мы с Джеффом несколько раз завтракали. Там пекли совершенно изумительные блины (ела я их с шоколадом или кокосом, а бывало и с классическим кленовым сиропом); кроме того, в бистро меня уже знали, и я могла спокойно просидеть там все дождливое утро, не привлекая к себе особого внимания. Одна симпатичная чернокожая официантка даже доливала мне (причем бесплатно) орехового кофе.

— Where are you from?[36]— однажды спросила она меня.

Мне приятно было, что она заговорила со мной. Только сейчас я заметила, что у нее перевязана левая рука.

— Czech Republik[37], — ответила я. — Czechoslovakia.

Она подняла брови и кивнула, но это было не слишком убедительно.

Она спросила, что я делаю в Нью-Йорке.

С минуту я раздумывала: если быть искренней, мечтаю, попробовала я объяснить ей по-английски. Мечтаю здесь о мужчине своей жизни. Об идеальном мужчине…

— Об идеальном мужчине? — рассмеялась громко официантка. — Ты мечтаешь в Нью-Йорке об идеальном мужчине?! — повторила она и оглядела зал, обнажив розовые десны.

У меня создалось неприятное впечатление, что она собирается позвать из кухни всех своих сослуживиц и показать им меня.

Но, к счастью, этого не случилось.

— Идеального мужчины не существует, золотая, — только и сказала она мне в поучение и весело удалилась.

4

Послеобеденное время я проводила, главным образом, в вестибюлях гостиниц, преимущественно больших и шумных, чтобы не привлекать к себе внимания. Я садилась в какое-нибудь кресло и читала, но то и дело поглядывала на часы, делая вид, что кого-то здесь жду. За соседними столами молча сидели пожилые супружеские пары. Вот вам типичный пример: она с шиньоном, он с усеянными печеночными пятнами руками, они молча пьют кофе и дорогое вино и награждают улыбками лишь обслуживающего их официанта. «Супружество», — думаю я.

Однажды я сидела напротив двух молодых, но располневших японок, которые, сняв туфли, с болезненным стоном обматывали пальцы ног мягким пластырем.

— Can I help you?[38]— неожиданно спрашивает меня то ли сотрудник бюро обслуживания, то ли официант, но я лишь испуганно качаю головой. Даже не поднимаю глаз. И вот опять знакомое чувство: парализующая неспособность быть иностранкой. Играть эту роль. Улыбаясь, извиняться за произношение, улыбаясь, спрашивать дорогу, улыбаясь, потерянно разглядывать меню… Не будучи готовы принять эту роль, вы сразу же превращаетесь в неловкое, странное, подозрительное существо.

Здесь мне не место, подчас осознавала я. Что здесь, черт возьми, я вообще делаю? Ночью я в ужасе просыпалась: возле меня храпел какой-то американец.

5

Зато мама была в восторге от Джеффа. Я понимала ее: иностранец, выпускник престижного университета, либерал, кроме того из солидной семьи среднего класса… Она поселила его у нас, готовила ему, ездила с нами на экскурсии и ходила с нами в кино. Говорила с ним исключительно по-английски, они оба острили, смеялись, а я их не очень-то и понимала. И товарищей Джеффа, с которыми он встречался в Нью-Йорке, а потом снова в Праге по нескольку раз в неделю, я понимала еще меньше. Хотя Джефф и старался переводить мне, я все равно выглядела в этом обществе как умственно отсталая. В отместку я упрекала Джеффа, что он не понимает выражений типа полный абзац или быть в крутом обломе. А главное, у меня возникло подозрение, что Джефф и мама уже намечают дату свадьбы, то есть моей свадьбы.

Это было мне не по душе. Я предпочла бы встречаться с тем, кого бы мама так не расхваливала.

С Рикки Кабичеком мне это явно удалось.

6

Оба заговорщика были в абсолютном шоке, узнав о моем решении.