из США и Советского Союза. Они подписали в Хельсинки в 1975 году так называемый Заключительный акт, обеспечивавший гарантии некоторых первостепенных прав человека. СССР и его союзники подписали этот акт потому, что он содержал то, чего страстно желала Москва: формулировку о незыблемости границ, установившихся после Второй мировой войны в Европе. Ранее Советский Союз надеялся получить такие гарантии на мирной конференции, ознаменовавшей конец Второй мировой войны, но поскольку этого не случилось, к 1975 году Москва была готова пойти на вариант с СБСЕ. Согласие с какой-то несущественной (с точки зрения Советов) риторикой о правах человека казалось небольшой ценой за обретение долгожданных гарантий.

Советский Союз, однако, серьезно недооценил силу этой риторики. На протяжении 1970-х и 1980-х годов активисты с Востока и Запада требовали от стран-участниц Варшавского договора соблюдения Хельсинкских соглашений о правах человека. Более того, процесс СБСЕ не закончился в Хельсинки, даже несмотря на тот факт, что именно там был подписан Заключительный акт. Напротив, началась продолжительная серия встреч СБСЕ (среди которых особенно выделяется расширенное заседание, проводившееся в Вене с 1986 по 1989 год), которая привела к расширению первоначальных условий Заключительного акта. Одним из главных действующих лиц на конференции в Вене был госсекретарь США Джордж Шульц, упорно добивавшийся положительного итога к концу второго президентского срока Рейгана (и своих полномочий в кабинете) 20 января 1989 года. В то время как исходные документы СБСЕ акцентировали внимание на воссоединении семей и потому были мало полезны тем жителям ГДР, которые не имели родственников на Западе, достигнутые в Вене соглашения кардинально изменили ситуацию. Они однозначно давали право уехать из страны не только для воссоединения с семьей. Шульц добился своей цели: члены СБСЕ поставили подписи на Итоговом документе венской встречи 15 января – всего лишь за пять дней до окончания срока полномочий Шульца.

В дополнение к давлению со стороны СБСЕ, сторонникам жесткой линии в Восточном Берлине добавил головной боли приход к власти Горбачева. Горбачев считал, что СССР нуждается в реструктуризации и реформах, чтобы лучше конкурировать с Соединенными Штатами. Он не только решил сократить военные расходы, но и, используя ставшее расхожим словосочетание «новое мышление», приступил к либерализации отношений Москвы с ее союзниками. Поскольку Советский Союз постепенно расширял свободы речи и собраний, росли и ожидания восточных немцев (вспомним о закономерности, описанной Токвилем), которые надеялись обрести такие же свободы на своей родине.

В 1988 году режим Восточного Берлина отреагировал на ветер из Москвы и Вены и ввел если не право покинуть ГДР, то хотя бы право подать заявление на выезд – прежде такого не было. Конечно, государство все равно имело возможность решать, одобрить ли заявление. Этого шага было недостаточно; СЕПГ, оказавшись под угрозой международной изоляции и критики со стороны Советского Союза, была вынуждена подписать ненавистный ей Итоговый документ венской встречи в январе 1989 года. После этого Мильке дал понять своим подчиненным в Штази, что они должны препятствовать соблюдению документа в ГДР всеми возможными способами. А внутренний анализ, проведенный по заказу восточногерманского Политбюро, заключал, что «каждая страна могла сама решать», в какой мере она будет внедрять Венское соглашение; в Восточной Германии это едва ли планировалось. СЕПГ также решила игнорировать призывы к «легализации политической оппозиции». Надежды реформаторов внутри самой партии тоже не оправдались; региональные лидеры партии и Штази в феврале 1989 года получили предупреждение о том, что «те, кто считает, что мы должны изменить нашу политику, больше не принадлежат к нашей партии». Восточный Берлин также беспокоился, что Бонн использует Венское соглашение, чтобы подпортить репутацию ГДР на международной арене. Или, хуже того, Бонн мог привязать свою финансовую помощь к условиям соглашения. Во внутренних западногерманских меморандумах действительно есть намеки на то, что Бонн рассматривал итоговый документ Венской встречи как средство оказания давления на Восточную Германию.

Среди тех, кому удалось воспользоваться новым правом и подать заявление, была Карин Геффрой. Хотя эмиграция для нее означала необходимость оставить в ГДР второго, уже выросшего сына, она не сомневалась, что ей лучше сбежать подальше от Штази, которое, как она боялась, могло признать ее психически больной и запереть на всю оставшуюся жизнь[12]. Она подала заявление на эмиграцию в ФРГ. Несмотря на всевозможные препоны и хитрости (соответствующий отдел сначала не хотел принимать ее заявление), она стояла на своем. Не исключено, что именно из-за постоянных опасений насчет репутации ГДР за рубежом и того урона, который ей наносит дело Геффрой, – хотя, возможно, Штази решило, что долгие месяцы допросов не дают никакой новой информации, – министерство государственной безопасности все-таки сдалось и одобрило ее заявление на эмиграцию. Она могла взять с собой два чемодана, но ей запретили перевозить останки Криса. Пересекая границу с Западом, ту цель, которой не суждено было достичь ее сыну, она про себя разговаривала с Крисом в знак молчаливого протеста. Карин просила у него прощения за то, что проигнорировала его настойчивые просьбы об эмиграции на Запад: «Крис, я была не права, а ты оказался прав – начать снова действительно можно. Просто не нужно слишком сильно бояться и слишком сильно расслабляться». В итоге Карин нашла работу в западноберлинской телекомпании и посвятила жизнь непростой задаче восстановления справедливости после смерти сына.

Ее шансы на успех были невелики, пока у власти оставался режим ГДР. Летом 1989 года, однако, шансы резко выросли, когда на венгерской границе соцлагеря неожиданно образовалась брешь. Это событие стало первым серьезным ударом по способности СЕПГ контролировать передвижение жителей страны, хотя поначалу партия отказывалась это признавать. Несмотря на то что эта брешь возникла на отдаленном участке австро-венгерской границы, бурные последствия этого события вскоре пронеслись по всему социалистическому лагерю, достигнув Саксонии в ГДР, Восточного Берлина и, наконец, самой Берлинской стены.

Глава 2

От маргинального к массовому

Руководство в Восточном Берлине поначалу не осознавало, что события на границе между Австрией и Венгрией весной и летом 1989 года станут для него огромным испытанием. Венгрия тоже входила в Организацию Варшавского договора, СЕПГ достаточно доверяла ей, и восточные немцы могли путешествовать туда без излишней бюрократии. Многие жители ГДР пользовались этой возможностью, особенно в праздники и периоды отпусков. Конечно, Политбюро в Восточном Берлине всегда понимало потенциальный риск: поскольку Венгрия имела общую границу с Австрией, жители ГДР во время отпуска могли попытаться бежать через нее. Чтобы предотвратить это, восточногерманский режим в 1969 году заключил с Будапештом соглашение, которое обязывало Венгрию не давать гражданам ГДР выезжать в Австрию