Сарита отстранилась, поглядела на него с удивлением и злостью и выплюнула сперму ему на живот. Потом легла на спину рядом с ним и положила ногу ему на пах так, что ступня касалась его члена.

— Ну что ж, умник, теперь моя очередь.

— А как же Миро? — спросил Ланг.

— Я буду вести себя тихо, — ответила Сарита. — Так же, как и ты.

На следующий день была пятница, и Сарита с Миро собирались провести выходные у крестной Миро, стилиста Кирси, в ее загородном доме неподалеку от Хейнолы. Ланг ушел рано утром, так и не сумев поговорить с Миро за завтраком: мальчик по-прежнему держался замкнуто, злобно смотрел на Ланга и односложно отвечал на его вопросы.

Ланг сразу же, подчеркнул он в разговоре со мной, постарался сохранить свою независимость, выдержку и здравый смысл. По его собственным словам, он был человеком трусливым, боялся самых разных вещей, в том числе душевной близости, а теперь вот крайне неосмотрительно взял и влюбился в Сариту. А поскольку приближались последние выходные августа, то у него наготове был давно продуманный путь к отступлению: ежегодное путешествие на яхте с дядей Харри, который в действительности был не родным дядей, а двоюродным братом матери Ланга.

Дядя Харри был на шестнадцать лет моложе матери Ланга. До шестидесяти ему оставалось года два, но у него уже были совершенно седые волосы и необычный для стареющего мужчины точеный орлиный профиль. Инженер по профессии, он работал начальником отдела в фирме «Нокиа». Он довольно поздно женился, но детьми так и не обзавелся, хотя жена была гораздо моложе его. На заре своей юности Ланг был анархистом со своими предубеждениями. Он считал, что все инженеры без исключения — малодушные конформисты, и с дядей Харри никаких отношений не поддерживал. Поэтому Ланг не помнил, когда и как они подружились, знал только, что с годами они понемногу сблизились, и иногда ему казалось, что Харри отчасти заменил ему покойного отца.

Уже пятнадцать лет Ланг ходил матросом на яхте дяди Харри. Плавание всегда начиналось в последнюю пятницу августа. Ланг доезжал на поезде до Хангё, на плече у него небрежно болталась сумка, каждый раз по радио передавали штормовое предупреждение, и каждый раз Ланг напевал: «Отец купил рюкзак, а мать купила юбку…»[11]: он знал, что приходится дяде Харри кем-то вроде сына, которого у него никогда не было. Харри всегда отдавал команды спокойно и уверенно, словно не сомневался в их неукоснительном исполнении. Поначалу, когда Лангу было двадцать пять, он только смеялся.

— Почему ты смеешься? — спрашивал дядя Харри.

Они тогда ходили на яхте по весьма неспокойному заливу Видшерсфьерден.

— Потому что тебе даже в голову не приходит, что я могу ослушаться, — ответил Ланг.

— Ну и что тут смешного? — спросил Харри.

— Но ведь это игра, — сказал Ланг, — это же не армия и не государственная служба, захочу, буду сидеть сложа руки, а захочу — сойду на берег.

— Пожалуйста, — ответил Харри, махнув в сторону зеленой пенящейся воды.

— Да нет, я не о том, — сказал Ланг. — Странно, но ты, кажется, уверен, что вся наша жизнь подчиняется неким законам, которые надо уважать.

— Так и есть, просто мы очень редко их замечаем.

Ланг промолчал, но отказался идти по скользкой палубе на нос снимать спинакер.

— Это не игра, — продолжил Харри, — иди тогда уж все игра — и армия, и государственная служба, и наша работа. Но ветер может усилиться, поднимется шторм. Мы с тобой вроде как друзья, но у нас большая парусность, и мы можем погибнуть. Стоит ли твоя свобода того?

Ланг молчал.

— Давай же, — сказал Харри, — шторм приближается, я его слышу.

— А я вот ничего не слышу, — мрачно пробормотал Ланг.

Харри слегка улыбнулся:

— Шторм нельзя услышать, его можно только почувствовать, а это приходит с годами.

Ланг и дядя Харри всегда останавливались на ночевку в одних и тех же местах. В первую ночь они вставали в лагуне в шхерах неподалеку от острова Хитис. Там было ветрено, а за валунами, гладкими и плоскими, как ненакачанная силиконом грудь лежащей женщины, ветер трепал сосны, с воем проносился над цветущей заячьей капустой и как попало раскидывал пахучие водоросли по расщелинам.

Дядя Харри, по утверждению Ланга, обладал на редкость рациональным мышлением. Он мог вести лодку ночью, производил сложные расчеты, ориентируясь по звездам, и никогда не забывал убрать провиант и привязать вещи, если поднимался ветер. Даже изрядно выпив, Харри мог подробно изложить все проблемы на европейском рынке телекоммуникаций или рассказать о том, как проходило последнее ежегодное заседание инженерного общества. Тем не менее Ланг и дядя Харри говорили главным образом о женщинах: покончив с вином и выпив полбутылки виски, они неизменно заводили разговор о женщинах. Правда, обычно, признался Ланг, Харри доставал телескоп и начинал изучать звезды, и только Ланг со своими разговорами нарушал идиллию морского ветра, звездного неба и мужского молчания.

— Мне кажется, я вижу Плеяды, — заметил дядя Харри, перебив сумбурный рассказ Ланга о его новом романе с Саритой.

— Ну почему каждый раз, когда она понимает, что я от нее без ума, ее голос становится холодным, ты можешь мне это объяснить? не унимался Ланг.

— Не могу, — коротко ответил Харри.

— Как это не можешь, ты же все знаешь, — съязвил Ланг, уже слегка опьянев.

— Да она, наверно, просто не хочет определенности — кстати говоря, тебе вроде как тоже нравятся такие отношения, — ответил Харри, — а теперь помолчи, пожалуйста.

— Почему это? — спросил Ланг.

— Потому что мы никогда не станем настоящими друзьями, если ты не научишься молчать, — ласково ответил Харри.

Ланг спустился в каюту и вернулся с бутылкой джина.

— Купил перед тем, как сесть в поезд, — сказал он, протянув бутылку.

Харри отказался. Ланг долго сидел, глядел на звезды, слушал ветер и пил горький, крепкий джин.

— Скажи, Харри, — спросил он наконец, — ну почему я могу любить только тогда, когда люблю не так? — Говоря это, он подумал: мне уже сорок, я прошу отеческого совета, задаю такие вот вопросы, нет, со мной явно что-то не в порядке.

— В смысле не так, — не понял Харри, — не того человека?

— Нет, — ответил Ланг, — не так, как надо.

— Не понимаю, — раздраженно сказал Харри, потому что Ланг к тому времени уже порядочно напился.

— Нереалистично, — ответил Ланг заплетающимся языком, — в отрыве от действительности.

— В этом году я что-то тебя не понимаю, — сказал Харри более дружелюбно.

— Ерунда, — пробормотал Ланг, — все ты понимаешь.