для питания мозга». Подобный подход к лечению истерии в Европе стал популярным только во второй половине XIX века. Кстати, в аналогичных произведениях можно было заодно прочитать и о том, как быстро и эффективно достичь оргазма. Женщинам нужно было смешать пепел листьев аниса с жжеными квасцами и слюной, а затем нанести это на половые органы. Мужчинам же для улучшения эрекции прописывали смазывать головку члена вымоченной в воде ламинарией (морской капустой)[14].

В Японии учение буддистской школы Сингон распространял и пропагандировал Великий учитель Кобо Дайси, или Кукай (774–835) — образованнейший человек, политик, философ, архитектор, поэт и каллиграф. Именно его также иногда называют первым проповедником однополой любви в Японии. Так это или нет, сказать сегодня уже совершенно невозможно. Однако склонность к гомосексуализму в замкнутых общинах буддийской монашеской братии явно имела место. Не случайно спустя столетия после смерти Великого учителя, в 1598 году появилась более чем откровенная «Книга Кобо Дайси», в которой упоминались способы соблазнения мужчин, во многом схожие с учением тантры, родственным Сингон, а также описывались замысловатые позы для анального секса типа «взлетающего жаворонка» или «перевернутых пяток».

Добавила скандальной известности секте Сингон и всему японскому буддизму громкая история, случившаяся еще в начале XII века и вошедшая в анналы японской любовной лирики. Настоятель монастыря Ниннадзи влюбился в молодого и талантливого юношу — певца и музыканта Сэндзю. Такое поведение буддийского монаха уже само по себе стоило бы назвать шокирующим, но настоятель продолжал проявлять излишнюю ветреность. Когда в монастыре появился еще более прекрасный, чем прежний, послушник Микава, настоятель воспылал чувствами и к нему. Сэндзю спел мастеру добродетели свои стихи, взывая к милосердию Будды, и тронутый ими, старый монах устыдился и отправил Микаву в отдаленный монастырь, после чего жил с Сэндзю долго и счастливо.

В некоторых случаях удавалось «списать» такое монашеское жизнелюбие на верность учению, способному и похоть сделать способом достижения нирваны: «Но пол всегда упирается в метафизику, и недавно еще кое-где в Японии, при храмах, — были жрицы — божественные проститутки, кадр этих женщин возникал и по призванию и по рождению, — через них люди прикасались к богу. Тай-ю — высший титул проститутки. Буддийский первосвященник, глава Хонгандзи, женатый на принцессе крови, имеющий титул Восседающего на Тигровой Шкуре, — имеет право на Тай-ю, — и в регламентные дни Тай-ю приезжает к Восседающему»[15].

Историями о жизнелюбах-монахах и затейниках-священниках переполнена более поздняя японская литература, но о некоторых примерах «святого» сладострастия японцы, как и любой другой народ, стараются рассказывать поменьше. Речь идет, прежде всего, о закрытых сектах, где практиковались разные варианты тантрического секса. Одной из них была полулегендарная Татикава, созданная монахом Нинканом в начале XI века по образцу и подобию тантрической вамамарги, в традиции которой существовала практика ритуальных половых актов, а также панчмакары — способа преодоления земных оков через обильные возлияния, обжорство, секс, в том числе групповой, и использование одурманивающих веществ. Известный востоковед Роберт ван Гулик писал об этой секте: «В текстах секты Татикава, написанных отчасти по-японски, а отчасти по-китайски, подробно изложены тантрические ритуалы и к ним даны иллюстрации. Упомяну цветные иллюстрации “сексуальной мандалы”, иначе называемой Махамудра (“Великая Мудра”), которая может считаться квинтэссенцией “двойной мандалы двух миров”. <…> На ней изображены мужчина и женщина, совершенно обнаженные, если не считать их ритуальных головных уборов, лежащие в сексуальном объятии на восьмилепестковом цветке лотоса. Женщина лежит на спине, а мужчина сверху, но повернут на 180 градусов в отличие от обычной позы, так что его голова находится между ног женщины, а ее голова — между его ногами. В месте соединения их гениталий стоит знак, обозначающий звук “а”, который в тантризме считается началом и концом всего сущего. <…> На других частях их тел также имеются магические знаки. <…>

Очень показательным является рисунок из текстов секты Татикава, который можно назвать “искрой жизни”. На нем изображен объятый пламенем круг, внутри которого помещены желтые символы луны и солнца и два санскритских знака “а”, обращенные лицом друг к другу, причем один из них белый, а другой красный. Очевидно, белый знак “а” символизирует семя, а красный — менструальную кровь. Солнце и луна свидетельствуют о духовном единении мужского и женского принципов в сознании адепта, а два знака “а” суть биологический аспект этого союза. Таким образом, рисунок удачно передает тантрические представления о психофизическом процессе, в основе которого лежит coitus reservatus»[16].

Секта Татикава никогда не существовала официально — строгие японские законы преследовали ее, она была уничтожена еще в 1689 году или (что вероятнее) с этого времени ушла в подполье, а на чудом сохранившихся свитках с подробным описанием идеологии секты и ее ритуалов до сих пор стоит неснимаемая печать с надписью «Акэ бэкарадзу!» — «Не вскрывать!». Мы и не будем…

Лунная страсть

При всех имевшихся, надо признать, относительно немногочисленных сексуальных отклонениях от общепринятой нормы, пришедший в Японию буддизм принес строгость нравов, высокую культуру, зрелую китайскую литературу, утонченное восприятие окружающего мира. В Стране корня солнца это умножилось на синтоистский культ природы и особое отношение к «амурным делам». Все это, конечно, стало продуктом потребления в первую очередь наиболее привилегированного сословия — киотоской аристократии кугэ и высшего слоя воинов-самураев. О любовных сочинениях, созданных в период Хэйан (с конца VIII до конца XII века), написано немало, в том числе и на русском языке. Памятуя, что наша тема, прежде всего, — сексуальная традиция, взгляд туда, куда смотреть не принято, а не романтическая лирика, мы коснемся этого периода лишь вскользь, но и полностью пройти мимо не можем.

Не можем тем более, потому что проза и поэзия Хэйан — памятники культуры всемирного значения, оказавшие весьма существенное влияние на любовные теории последующих веков. Поэзия тех времен, основанная на воспевании природы и любви, стала фундаментом для знаменитой и куда более популярной сегодня японской поэзии позднего Средневековья, признанной одним из эталонов этого жанра во всем мире. Еще интереснее получилось с прозой. Произведений натуралистичного характера придворные Хэйан не писали — новая мораль была еще слишком строга, а чувства слишком истончены. Любовные романы тех лет (кроме них в прозе писались только дневники) созданы женщинами. А женщины обычно склонны описывать именно чувства, а не «сам процесс».

Самое знаменитое произведение периода Хэйан — «Повесть о Гэндзи» (XI век) — написано женщиной, известной как Мурасаки Сикибу, и это вообще первый в мировой литературе роман. По яркости красок, глубине переживаний героев и запутанности коллизий он мог бы стать основой для сериала длиной в сотни серий, да вот только реалии древней Японии нам не слишком близки, в