обезопасила бы от ничем не вызванной воинственной политики самой Англии, но не от враждебной позиции ее в случае франко-русского нападения на нас, не могла достаточно разрядить напряженную атмосферу, создавшуюся в мировых отношениях. Ввиду этого мы предложили дополнение, что Англия сохранит доброжелательный нейтралитет, «если Германия будет вовлечена в войну против своей воли». От этого дополнения сэр Эдуард Грей, однако, отказался наотрез, из опасения, как он разъяснил нашему послу, этим поколебать существующую дружбу с другими державами.

Это был решающий момент.

Если для английского образа мыслей о войне и мире достаточно характерен уже тот взгляд, что отказ от ничем не вызванной агрессивной политики представляет собою доказательство особой дружбы, то приведенный, как причина для отклонения нашего дополнения к договору, аргумент вскрывал те неожиданности, которые Англия считала возможными, как следствие франко-русского союза, и обнаруживал одновременно позицию Великобритании в entente cordiale (в сердечном согласии). Опасение сэра Эдуарда Грея только в том случае имело основание, если он учитывал возможность войны, навязанной друзьями Англии, и считал себя и в этом случае обязанным поддерживать дружественные державы. Если такие предпосылки были неправильны, то становится непонятным, почему так сильно ограниченный договор о нейтралитете, как предложенный нами, мог вызвать разногласия с Францией и Россией. И в этом резко проявилась противоположность английской и немецкой политики. Германия стремилась ослабить антагонизм между сложившимися группами держав и даже, по возможности, устранить его совсем. Успех наших стремлений одинаково способствовал бы как соблюдению наших собственных интересов, так и сохранению всеобщего мира. Англия, напротив, выдвигала на первый план ненарушимость той группировки, в которой она сама участвовала, а так как эта последняя острием своим была направлена, как всему миру было известно, против Германии, то это означало продолжение прежнего антагонизма. То была ее прославленная политика balance of power (равновесия сил).

К такому заключению должен прийти и тот, кто усвоил себе взгляд (и находит его подтверждение в событиях войны), что миссия Хольдена являлась для английских государственных деятелей лишь предлогом – путем фиктивных переговоров помешать осуществлению нашего нового морского законопроекта. Этот взгляд получил недавно подтверждение в одном английском, произведении, которое, защищая Хольдена против английских обвинений, приходит, в общем, к выводу, что задачей Хольдена было поддержать хорошее настроение в Германии, пака Англия не закончит своих приготовлений на случай войны[4]. Возражать против такого толкования, хотя и противоречащего моим личным впечатлениям, тем менее входит в мою задачу, что оно исходит из источника, близкого к бывшему английскому военному министру. Я, с своей стороны, до сих пор склонен думать, что Англия искренне делала попытки сближения. Они потерпели крушение, потому что Англия не хотела признать необходимые следствия, вытекающие из этого сближения. Последнее лишило бы Францию и Россию уверенности, что в своей враждебной Германии политике они смогут в будущем рассчитывать на поддержку Англии. Но это было как раз то, чего Англия не хотела и, как доказывают опасения Грея по поводу нашего дополнения о нейтралитете, не могла допустить, связанная принятыми на себя обязательствами; это и была причина, по которой попытка сближения окончилась так неудачно.

Вопрос о флоте также играл роль, но не решающую. Естественно, что и теперь вновь вспыхнул в обеих странах спор между притязанием Англии на морскую гегемонию и убеждением Германии в жизненной необходимости для нее иметь сильный боевой флот. Но ведь решающее влияние на ориентацию общей политики Англии германская морская политика получила уже много лет тому назад. «Сердечное соглашение» с Францией было заключено еще в 1904 г., с Россией – в 1908 г. (в Ревеле), и уже со времени военных переговоров между французским и английским генеральными штабами – в 1906 г. Франция была уверена в военном содействии Англии. По крайней мере, теперь несомненно, что так упрочившаяся дружба Англии с двойственным союзом ее могла подвергнуться опасности из-за обещания нейтралитета по отношению к нам; уступки в новелле о флоте 1912 г. должны были совершенно успокоить сэра Эдуарда Грея на этот счет. Как уже упомянуто, сэр Эдуард Грей, начиная с 1909 г., при каждом удобном случае так настойчиво и почти навязчиво обращал мое внимание на преимущества дружбы Англии с двойственным союзом, что и, не зная точных условий соглашения между державами Антанты, я не мог сомневаться в его решении продолжать политику дружественных отношений с франко-русским союзом, соответствовавшую притом общим политическим традициям Англии. Но без ощутительных изменений во всеобщем политическом положении, имея в руках только согласие английского кабинета, отказаться от агрессивной политики в том случае, если она не будет ничем провоцирована, я, с своей стороны, не мог проводить и успешно отстаивать отказ от нового законопроекта по усилению флота. Слишком естественно было общее возмущение поведением Англии во время второго мароккского кризиса, слишком популярно распространявшееся крупными авторитетами мнение, которое я тогда уже считал ошибочным, о необходимости усиления боевого флота для защиты нашей страны.

Быть может, ошибка заключалась в том, что мы недооценили связующую силу соглашений Англии с двойственным союзом, как она явствовала из всего поведения, сэра Эдуарда Грея, и что вследствие этого мы начали вести наши переговоры на слишком широком базисе. Возможно было только устранение трений в вопросах практического характера при условии отказа от изменения существующей группировки держав в ближайшем будущем. Хотя это не могло существенно облегчить нашего положения, но с течением времени могло все же постепенно повести к тому разряжению общей атмосферы, которого я вынужден был добиваться, быть может, слишком большою поспешностью вследствие угрожавших нам со всех сторон опасностей.

Когда и для нас стало почти очевидным крушение переговоров о политическом соглашении, сэр Эдуард Грей высказал графу Меттерниху надежду, что если официальное соглашение и не состоится, визит Хольдена, сопровождаемый свободным и открытым обменом мнений, все же явится основанием для будущих более откровенных и доверчивых отношений. Эта надежда получила не только формальное осуществление, но оправдалась и на практике. В течение Балканских войн 1912 и 1913 гг. и на лондонской конференции послов возможность совместной работы значительно облегчилась и была более продуктивна в деловом отношении. Еще заметнее стало улучшение отношений, когда мы, отказавшись от обсуждения общих политических вопросов, приступили к устранению конкретных разногласий. Тогдашний руководитель ведомства иностранных дел, г. фон Ягов был представителем этой точки зрения, проявляя одинаково и политическую прозорливость и тонкое понимание того упрямого постоянства, с которым английская политика цеплялась за существующую группировку держав. Немецкие и английские интересы соприкасались теснее всего в Азиатской Турции, где наш план постройки Багдадской железной дороги столкнулся с недоброжелательством и опасением Англии. Соглашение по возникавшим здесь вопросам могло иметь тем